Дафна | страница 110

В целом я не отказалась от этой идеи, но мешают домашние проблемы. К несчастью, прошлой зимой умерла моя мать, за последнее время ухудшилось здоровье мужа, сын только что закончил школу и впервые поступил на работу, а я тем временем трудилась над новым сборником рассказов, чтобы немного отвлечься от Брэнуэлла.

Тем не менее я продолжаю изучать рукописи Бронте в Вашем издании «Шекспир-хед» и те, что хранятся в Британском музее, хотя от них страшно устают глаза!

Мне очень интересно узнать, как продвигаются Ваши собственные разыскания.

С наилучшими пожеланиями,

Ньюлей-Гроув, январь 1959

Неожиданно после долгого молчания мистер Симингтон получил письмо от Дафны. Она не извинялась за длительную задержку с ответом на его последнее письмо, посланное им больше года назад, и Симингтон раздумывал, не дать ли ей отведать вкус ее собственного лекарства, оставив письмо без ответа. Однако, перечитав его несколько раз, несмотря на пережитое им ранее чувство досады, ощущение, что Дафна предала его, — подобрала, а потом выбросила, как бродячую собачонку, — он обнаружил, что вновь начинает испытывать к ней расположение. Правда, и слишком поощрять ее ему тоже не хотелось после пережитого за последний год: пытаясь перенести коробку с рукописями с чердака в свой кабинет, он упал, сломал руку, вывихнул колено — пришлось долго пролежать в больнице.

Это падение стало для него шоком: несколько часов он, неспособный двигаться, провел на полу, ожидая возвращения домой Беатрис, но каким-то курьезным образом испытывал и облегчение. Когда он лежал в больнице, один из докторов поставил диагноз «слабое сердце», а от этого, видимо, не существовало лекарства — лишь покой и отдых. С тех пор Беатрис проявляла к нему больше внимания, если не считать подпускаемых ею время от времени шпилек, мол, она буквально сбилась с ног, пока он посиживает себе, задрав ноги кверху, однако ее, вероятно, успокоило их молчаливое согласие, что он перестанет копаться в своих коробках. Дуглас, сын Симингтона, был вызван, чтобы все запаковать и отнести на чердак, после чего Симингтон ощутил своего рода освобождение, словно и Брэнуэлла тоже заперли наверху без всякой возможности убежать или выразить недовольство.

Иногда Симингтон терзался угрызениями совести, размышляя об участи Брэнуэлла, изолированного от мира на чердаке, а порой просыпался посреди ночи с бешено колотящимся сердцем, в полной уверенности, что слышал раздающееся все ближе и ближе шарканье шагов в коридоре у дверей спальни, глухие стоны или безумный смех там, наверху. Беатрис при этом безмятежно спала, а Симингтон даже не мог решить для себя, что было бы ужаснее — призрак Брэнуэлла или живые взломщики, — хотя в дневные часы приписывал все это прихотливой игре воображения или считал симптомом несварения желудка, как предположила Беатрис, когда он сказал ей, что страдает от ночных кошмаров.