Дрожит небосвод, потрясенный рычанием
льва, —
Поль Робсон поет
на подмостках среди площадей.
И в песне могучей гремят огневые слова
о горьком бесправье,
об участи черных людей.
Поет свою песню сын черного негра-раба,
и в ней возникает сознанье народа само,
в ней горе и ужас,
в ней вечных скитальцев судьба,
в кварталах Гарлема до смерти влачащих ярмо.
Звучат в этой песне
и страсть, и надежда, и гнев,
и весть о грядущем,
и отблески будущих лет.
Да, солнце взойдет, вековечную тьму одолев,
и в хижине дядюшки Тома настанет рассвет!
Когда, подчиняясь послушно веленью души
и знамя надежды в сознанье своем водрузив,
сажусь я за стол
и перу повторяю: «Пиши!» —
грядущего солнце горит предо мной, как призыв.
У каждой страны
свой обычай, свое естество.
И собственный строй,
до которого дела нам нет.
Кто лезет к соседу подглядывать тайны его,
тот будет ему уже враг, а не добрый сосед.
Вблизи Уолл-стрита
огромное кладбище есть.
Здесь гангстеры заперли клад золотой под замок,
и волю народов хотят схоронить они здесь,
чтоб мир на земле никогда воцариться не мог:
теорию расы они повторяют в наш век,
чтоб ссорить народы,
