* * *
Вечером, уже после того как вымылся Калюкин, пришел Матвей и позвал Кирюшку в баню.
После бани, когда Матвей еще одевался, Кирюшка выскочил в сад.
Вечер был тихий, сырой, теплый.
На пригорке мерно поскрипывала старая мельница, и ее распластанные крылья показались Кирюшке лохматыми и такими длинными, будто бы доставали они до самого неба.
«Как в сказке про великанов», — подумал Кирюшка и покосился на черную гущу кустарника, где что-то хрустнуло, пискнуло и замолкло.
Рядом жалобно свистнула ночная пичужка, и, точно в ответ ей, совсем из другого угла три раза сердито каркнула чем-то потревоженная ворона.
И эта длиннокрылая мельница, и птичий разговор, и черный кустарник, и запах прелых листьев, и наполненная незнакомыми шорохами тишина — все было еще ново, непривычно и даже немного страшновато.
«А что, если бы и на самом деле были черти, ведьмы, разные страшилы? — подумал Кирюшка. — В городе им негде: там светло, трамваи, милиционеры. А здесь темно, тихо».
Он запахнул пальтишко и негромко позвал:
— Дядя Матвей, ты скоро?
Матвей не отвечал.
«А как открылся железный засов… — вспомнил охваченный страхом Кирюшка. — Разве же засовы сами открываются?»
Кирюшка быстро скакнул назад к бане, но тотчас же остановился, потому что под ногами громко треснула сухая ветка.
Вдруг через просвет кустарника он увидел в поле далекие движущиеся огоньки и услышал слабый, но очень знакомый шум.
— Трактора на пашне, — сам не зная почему, обрадовался Кирюшка. — Смотри, какие хорошие! — улыбнувшись, прошептал он. — С фонарями пашут.
И, прислушиваясь к ровному бодрому шуму машин, машин, к которым он привык на заводе с глубокого детства, Кирюшка рассмеялся над своими пустыми и случайными страхами.
— Может быть, это Фигуран нарочно отодвинул, чтобы попугать Степашку. Он, Фигуран, хитрый. Бога нет, черта нет. Степашка трус. А я буду смелый… Как папа… — добавил Кирюшка, вспомнив обрывок из недоконченного Матвеева рассказа.
— Ну! Что кричал? — появляясь из-за кустов, спросил запарившийся и отдувающийся Матвей.
— Так… ничего, — уклонился Кирюшка. Он взял Матвея за руку и, шагая с ним рядом, неожиданно спросил: — А что, дядя Матвей! Ведь скоро у нас всего много будет. И отец мне говорил, что много, много…
— Чего много? — не понял Матвей.
— Ну всего: машин, аэропланов, стратостатов.
— Конечно, все будет. И машины и стратостаты. А главное, чтобы жизнь хорошая была.
— И будет!
— Обязательно будет! — подтвердил Матвей. — Сам видишь, как кругом люди стараются.
