Богемная атмосфера вернисажей была тогда для неё невыносима — она обычно начинала краснеть, если в помещении было больше двух незнакомцев одновременно. Но на первую же выставку пришло двести сорок человек и девятнадцать породистых собак. Не успел рислинг согреться в пластмассовых стаканчиках — как всё было продано! Событие описали в дюжине местных газет. А в «Западных новостях» обозреватель решился на осторожное предположение, что, похоже, приходит новое поколение бесстрашных галеристов, которым интересен не только классический авангард, они решаются бросить публике вызов работами полузабытого русского супрематиста и новатора.
Вскоре после нашумевшего вернисажа за ней стал ухаживать доцент с кафедры социологии, чья работа неведомыми научными нитями была связана с искусствоведением. Его звали Эрланд Роос, в душе он был коммунистом. Иоаким запрезирал его с первого взгляда.
Эрланд, как он считал, типичный культурпсихопат: академический сноб, одержимый своей значительностью и превосходством над недоумками, ещё не овладевшими системой построения теорий в его научной сфере. Ко всему прочему, он был ещё и левым сектантом, напоминающим Фиделя Кастро — как внешностью, так и авторитарными политическими идеями. Иоаким не мог понять, как этому бородатому коммуняке удалось заманить его красивую сестру в силки, сплетённые из научного пустозвонства и студенческих комплиментов, — это была загадка на уровне теоремы Ферма. Эрланд-Кастро увенчал карьеру завоевателя победой над одной из самых красивых и одарённых женщин, когда-либо учившихся в Гётеборгском университете… Нет, совершенно непостижимо, с чего она на него запала? Только теперь Иоаким начал понимать, что его сестре вовсе не нужен был какой-то определённый тип мужчины. Ей был нужен образ отца.
Иоаким в последние годы неудачно продавал и покупал акции, затевал несостоявшиеся книжные проекты, всё больше употреблял алкоголя и всё меньше писал статей. Заводил связи с несчётным количеством женщин неопределённого возраста и происхождения — как он себя убеждал, чтобы стереть из памяти бракоразводные неурядицы. Жанетт тем временем стала крёстной матерью целых четырёх детишек её подруг. Она относилась к этому с такой серьёзностью, будто и вправду ожидала, что дети вот-вот останутся сиротами и ей придётся выполнять свой крестно-материнский долг. Прежде она и сама мечтала иметь много детей, и как можно раньше… Здесь, по-видимому, и была зарыта собака фрейлейн Анны О.
