— А что, доктор, Деолинда тоже жалуется?
Она уходит, и врачу кажется, что бедра ее чуть заметно, но вызывающе покачиваются. Он оборачивается и зовет ее:
— Дона Мунда!
Она возвращается, зрачки ее трепещут, будто в них колотится сердце.
— Что такое, доктор?!?!
— Насчет лекарства… Положитесь на меня.
Женщина бросается было целовать врачу руки, но, не решившись, поднимает голову. Они стоят, держась за руки, в ее глазах бесконечная благодарность:
— Благослови вас боже, доктор.
— Будет, дона Мунда, на нас же смотрят…
— Разрешите отблагодарить вас за доброту. Я могла бы, например, стирать вам белье.
— Мне его стирают в пансионе.
— Тогда я могла бы помогать вам в палатках, с этими больными, ну, которые сейчас появились.
— Не стоит, Мунда, вашему мужу это не понравится.
Речь идет об импровизированном лазарете на заднем дворе медпункта. В нескольких палатках лежат солдаты — жертвы странной эпидемии, превратившей их в малохоликов. Для врача — это полевой госпиталь, царство гигиены и асептики. Для жителей поселка лазарет — обиталище злых духов, нечистое место.
— Вы куда?
Уважайму встает в дверях пансиона, не давая врачу выйти. Сидониу быстро ставит на пол портфель, как будто спешит избавиться от опасной улики. Чиновник инквизиторским тоном вопрошает:
— Опять к механику?
Администратору все ясно: иностранец слишком много времени тратит на этих Одиноку. Португалец — единственный врач на весь поселок, эпидемия в разгаре, а у него, Уважайму — профессионального политика, — в разгаре предвыборная кампания.
— Вы хоть понимаете, в каком нелицеприятном виде выставляете меня, моих сторонников…
Однако спохватывается и сворачивает на более дипломатичную тропу: португалец не имеет права бросать на произвол судьбы стольких больных ради одного старика, к тому же неизлечимого.
— Этот Бартоломеу уже одной ногой в могиле стоит.
Позднее врач, пересказывая эту сцену своему пациенту Бартоломеу Одиноку, буквально будит вулкан, извергающий потоки злобы:
— Сам он одной ногой в могиле, этот ваш козел-бюро-крат!
— Спокойнее, поберегите сердце.
— Знаете, я еще устрою, что этот Уважайму захлебнется собственным дерьмом. Вот увидите, что я сделаю.
Он достает из ящика комода флаг Колониальной судоходной компании, разворачивает его и несет к окну. Цепляет бело-зеленое полотнище на телевизионную антенну, а потом отступает на несколько шагов, чтобы хорошенько рассмотреть, как оно развевается на ветру.
— У него свое государство, у меня — свое.
