— Так они меня отметелили потому, что я в их глазах враг? — мрачно поинтересовался Виктор.
— Вряд ли, — покачал головой Колян. — Скорее, за то, что в древнем додзё в ботинках был. При входе в японский дом разуваться принято. А ты в ботинках, да еще и в додзё. Дед бы увидел — ору было б на сутки. Причем орёт он жутко противно. Так что уж лучше лишний раз трендюлей схватить, чем его слушать.
Вспомнив о русскоговорящем деде, «братан» заторопился:
— Ну все, побежал я, давай до завтра.
— А ты как же? — спросил Виктор. — Спать-то где будешь?
— За меня не боись, — подмигнул Колян и широко улыбнулся. — У каждого матёрого ниндзи везде должна быть своя нычка — и не одна. Запомни, это основной закон Школы.
Сказал — и растворился в ночной темноте, сгущающейся за дверным проёмом.
Виктор улегся обратно и в широкую щель недостаточно плотно прикрытой сёдзи принялся наблюдать, как черная пелена ночи поглощает угол японской избы, которую Колян называл «старым додзё». Когда у тебя есть в жизни серьезная цель, со сном можно и повременить.
* * *
Он точно помнил — в каменной трубе ботинок на нем не было. Значит, тот, с резиновой мордой, обул его и уложил в додзё — мол, не сдохнет от яда, так ученики забьют. Руки марать не хотел, что ли? Или, как покойный Стаc, на вшивость проверял?
— Задолбали, суки, — прошептал Виктор, извлекая из рукава украденную палочку-хаси и пробуя пальцем остроту кончика. — Куклой для пинков никогда ни для кого не был и не буду.
Острота была недостаточной для задуманного. Разве что зубами чуть обжать…
Обжать зубами не получилось. По твердости палочка была похожа на железную.
Виктор пошарил по стенам, нащупал что-то типа садовых ножниц и кое-как заточил ими своё оружие.
Тем временем бархатная темнота ночи затопила все вокруг. Виктор осторожно отодвинул сёдзи и выглянул наружу.
Вроде никого. Лишь два овальных подвесных фонаря из рисовой бумаги, закрепленных под маленькими островерхими крышами на специальных столбах, покачиваются в такт порывам ветра, бросая на стены старого додзё причудливые движущиеся тени.
Он, крадучись, вышел из сарая и, стараясь не попасть в освещенную зону, двинулся вдоль стены.
В темноте ночи старое додзё было похоже на склеп, вырубленный из черного мрамора. На мгновение Виктору стало жутко — уж больно сильно этот мрачный силуэт отличался от привычных глазу форм зданий его родины. Веяло от него седой древностью, чужой культурой, и, словно живые, метались по лишенным окон перегородкам тени древних воинов, собственным потом, кровью и страданиями заплативших за своё Мастерство, когда-то в незапамятные времена ковавшееся за этими стенами.
