— Да, только поедем через Кенсингтон Палас Гарденз. И побыстрее. У нас не так уж много времени.
Габриель сидела перед зеркалом в своем старом халате, когда зазвенел звонок входной двери. Она подняла трубку домофона.
— Это я, Рауль. Открой скорее, пожалуйста.
Она приоткрыла дверь и ждала с каким-то нехорошим предчувствием. Внизу хлопнула дверь лифта. Через несколько мгновений появился Монтера. Его лицо было искажено подлинным страданием.
— У меня есть только две минуты. Мне нужно успеть на самолет в Париж. Меня отзывают в Буэнос-Айрес.
— Но почему? — воскликнула она.
— Какое это имеет значение? — Он впился ей в губы неистовым поцелуем, изливая переполнявшие его гнев и страсть. — Вот и все. Больше у нас ни на что нет времени. Чертова жизнь!
Он ушел. Снова хлопнула дверь лифта. Оцепенев, Габриель стояла там, где он ее оставил, потом побежала в спальню одеваться.
* * *
В Хитроу Монтера уже готовился пройти паспортный контроль, как вдруг услышал, как кто-то ясным высоким голосом выкрикнул его имя. Он обернулся. Она бежала к нему сквозь толпу, ее волосы растрепались, лицо было бледным.
Монтера обнял ее.
— Ты прелесть!
— Да что ты! Мне даже некогда было причесаться, и косметики никакой. Надела на себя первое, что под руку попалось.
— Все равно, ты — прелесть. Теперь я знаю, что значит быть счастливым. Спасибо тебе за это.
— Рауль, я люблю тебя. Я так тебя люблю!
Он улыбнулся.
— У нас есть поговорка: «Любовь — это дар, который надо вернуть вдвойне». Ты взвалила на мои плечи огромный груз, но это — прекрасный груз.
Объявили посадку.
— Ты будешь писать? — спросила Габриель.
— Наверное, это окажется трудным. Не волнуйся, если писем некоторое время не будет. Есть причины. Но вернусь, клянусь тебе. Все остальное неважно.
Габриель взяла его под руку, и они вместе пошли к паспортному контролю.
— Давай договоримся о том, что никогда больше не расстанемся, — сказал Монтера. — Никогда больше мы не скажем друг другу: «Прощай». Сегодня — последний раз. Один-единственный.
Он ушел, а она отвернулась к колонне, спрятала лицо в ладонях и заплакала.
Немного успокоившись, она подошла к телефону и позвонила Фергюсону.
— Он улетел, — сказала она в трубку. — Только что вылетел в Буэнос-Айрес через Париж.
— Что-то очень внезапно, — пробормотал Фергюсон. — Он объяснил что-нибудь?
— Нет.
— Вы, кажется, расстроены, Габриель?
Она ответила ему на таком французском, который не учат в школе, но Фергюсон все прекрасно понял. Она с треском повесила трубку и вышла из здания аэровокзала.
