— Пойду проверю пахлаву. — Ей нужно было побыть одной.
Люк кивнул.
— Скоро я к вам присоединюсь.
Ответив ему невеселой улыбкой, Сидни вышла, приостановившись на пороге, чтобы кинуть последний взгляд на чужую семейную идиллию.
Сидни сидела, откинувшись на стуле и закрыв глаза.
Люк поймал себя на том, что пялится на ее приподнятое лицо и приоткрытые губы. Он пришел на кухню через пару минут после того, как заснула Эмили. И сейчас стоял и разглядывал, как рыжие волосы ложатся завитками на точеные ушки, как изящно изогнулась шея, как поднимается грудь при глубоком вдохе.
Черт! Опять за старое!..
С усилием направляя мысли в безопасное русло, он дернул дверку духовки, схватился за противень и, вскрикнув, отпрянул.
— В чем дело? — бросилась к нему Сидни, склонившись так близко, что до него донесся запах вина, духов и неуловимого женского аромата, от которого желание разливалось так широко, что грозилось выплеснуться через край.
— Ни в чем. — Стиснув зубы, злясь на свою идиотскую реакцию, Люк схватил полотенце, вытащил противень и поставил его на плиту.
Сидни потянулась к нему. Ее лицо выражало беспокойство.
— Ни в чем?
Люк отдернул руку.
— Порядок.
Тогда женщина крепко схватила его за запястье и заставила разжать пальцы, чтоб осмотреть красное пятно на его ладони.
— Ничего себе порядок. Вы обожглись.
Люк насупился, но неохотно покорился ей. Он ежился от легкого прикосновения ее руки, наблюдая, как нежные пальцы скользят по подушечке у основания большого пальца. Его мучили нестерпимое удовольствие и боль.
— Все обойдется, — сказала Сидни.
Люк пытался вспомнить, когда о нем кто-то беспокоился. Давненько. Даже его мать была слишком поглощена собственной болью, чтоб волноваться о своем единственном сыне. У него сжалось сердце, когда он взглянул на озабоченное лицо Сидни. Это нежное прикосновение ее руки, деликатное и настойчивое стремление помочь ему…
— У вас есть горошек?
— Горошек? — Он заморгал глазами.
— Замороженный, — уточнила Сидни. Она потащила его к холодильнику и открыла дверку морозильника.
— Что вы делаете? — Его возглас прозвучал слишком резко. Люк и сам это заметил. Он не желал ничьей помощи. Это он всегда помогал: сначала матери, а теперь Эмили. Ему стало не по себе, и Люк скрыл свою неловкость за раздражением: — Вам вдруг захотелось горошка?
— Подойдут и кукуруза, морковь, даже зеленая фасоль.
Она таинственно улыбнулась ему, отчего отнюдь не улеглось его смятение, и, положив ему на ладонь пакетик замороженного горошка, заставила сжать пальцы вокруг холодной пластиковой упаковки. — Мама так лечила мне ожоги, а ей — ее мама. Когда я заботилась о своей сестре и братьях, то тоже применяла это секретное гороховое средство. Теперь и вы сможете воспользоваться им при случае, ведь и Эмили от этого не застрахована.
