Эгис и стоя за львом не забыл о своих обязанностях. Когда залаяла сторожевая собака, его голова сразу же появилась из-за скульптуры. Но лай доносился с другой стороны и вскоре прервался. Эгис одернул одежду и подобрал оружие. Лестница была пуста.
Ребенок бесшумно притворил за собой тяжелую дверь и потянулся к щеколде. Хорошо отполированная и смазанная, она закрылась без звука. Сделав это, мальчик повернулся и вошел в комнату.
Единственная лампа горела на высокой подставке из сияющей бронзы; подставка была обвита позолоченной виноградной лозой, и ножки ее в форме оленьих копыт тоже были вызолочены. В комнате было тепло, и вся она дышала таинственной жизнью, которая пронизывала тяжелые занавеси из синей шерсти, с шитьем по краям, нарисованных на стенах людей и даже само пламя лампы. Голоса мужчин, отрезанные массивной дверью, доносились сюда лишь как неясное бормотание.
Было душно от ароматов масла для притираний, ладана и мускуса, от смолистого запаха сгоревшей в бронзовой жаровне сосны, от красок и мазей в афинских склянках, от запаха тела и волос его матери и еще чего-то едкого, что она сожгла, когда занималась магией. Сама царица лежала на кровати, ножки которой, инкрустированные слоновой костью и панцирем черепахи, заканчивались в форме львиных лап; ее волосы рассыпались по вышитой льняной подушке. Никогда прежде он не видел царицу погруженной в столь глубокий сон.
Она спала крепко; казалось, ее нисколько не тревожит отсутствие Главка. Он помедлил, наслаждаясь своим тайным безраздельным владычеством. На туалетном столике из дерева оливы разместились вычищенные и закрытые горшочки и склянки. Золоченая нимфа поддерживала луну серебряного зеркала. Шафранового цвета ночная рубашка была сложена на скамеечке. Из смежной комнаты, где спали служанки, доносился слабый отдаленный храп. Глаза ребенка блуждали по камням очага: под одним из них, который вынимался, жили запретные вещи. Ему часто хотелось попытаться колдовать самому. Но Главк мог ускользнуть; его следовало отдать прямо сейчас.
Мальчик тихо шагнул вперед, невидимый страж и повелитель ее сна. Покрывало из шкурок куниц, отороченное по краям алым и отделанное серебряными бляхами, легко опадало и поднималось вместе с ее дыханием. Брови над тонкими гладкими веками, сквозь которые, казалось, просвечивали дымчато-серые глаза, были четко очерчены, ресницы подкрашены. Рот цвета разбавленного вина был крепко сжат. Нос белый и прямой. Она тихо посапывала во сне. Ей шел двадцать второй год.
