Он должен скоро приехать. Графиня была возбуждена, как школьница перед первым свиданием. С их последней встречи прошло больше года. Она не знала, где он все это время скитался, что делал. Но ей это было все равно. Ее это не касалось. Ей сказали только, что ему необходимо убежище, что он выполняет опасное поручение. Остальное лучше не знать. Она сидела перед овальным зеркалом в своей туалетной комнате цвета цветущей лаванды; золотые блики огней Каира проникали сквозь жалюзи французских дверей, ведущих на веранду. Она тщательно накладывала помаду на свой красивый рот. Ночной ветерок доносил запахи корицы и мускатного ореха; внизу шелестели листья пальм. Она вдруг почувствовала, что дрожит, и отложила губную помаду в сторону, чтобы ее труды не пропали даром. «Я ведь не девица, готовая в любую секунду прослезиться», — не без иронии подумала она о себе. Но, наверное, это и было частью его волшебства; он дал ей почувствовать в последний приезд, что в школе любви она начинающая. Так или иначе, она волновалась — несмотря на ряд любовников, ничье прикосновение никогда не было таким пленительным, как его. Ей этого так недоставало!
Еще мать говорила, что она из тех женщин, от которых лучше держаться подальше. Это было давно, в той Германии, где еще не властвовал сумасшедший маньяк, одурманивший целую страну. Но это была ее жизнь, ее судьба, которую она не променяла бы на другую. Кто ей это сказал? Ах да! Он.
Она провела гребнем слоновой кости по длинным светлым волосам, причесанным под Риту Хейворт.[2] Бог одарил ее высокими скулами, светло-карими глазами и гибкой фигурой. Здесь было легко оставаться стройной: ей не нравилась египетская кухня. В свои двадцать семь лет она трижды была замужем, каждый раз выбирая себе мужа богаче предыдущего. Она владела контрольным пакетом акций в каирской газете, выходящей на английском языке. В последнее время она читала свою газету со все большим интересом. Роммель наступал на Египет, и англичане мужественно боролись, стремясь отразить натиск нацистов. Война будет продолжаться, но ей казалось, что уже в этом месяце приветствие «Хайль Гитлер!» не будет звучать к востоку от Эль-Аламейна.
Она услышала плавное урчание мотора знакомой машины. «Роллс-ройс», «серебряная тень», остановился у входной двери, и сердце ее забилось.
