Тревоги Голубого города | страница 10
— Но он, Человек, не ест пчёл, как Щурка?
— О нет, он ест только мёд.
Пчела Трутневна обернулась к свите, как бы ища поддержки. Она ведь ничего такого ещё не знает. Спросила испуганно:
— Он ест мёд так же, как эти… сладкоежки-муравьи?
— О нет, — засмеялась пчела-старушка, — я видела, как едят мёд противные муравьи, а как ест Человек — не видела. Но из поколения в поколение ходит предание, будто Человек очень и очень до мёда охоч. Он берёт у нас мёда много-много… Но вот что главное, — понизила голос Бабушка, — сказывают, он никогда не оставит нас голодными. Он знает, сколько нам на Зиму надо.
— А что, что такое Зима? — заинтересовалась Пчелиная Мать.
— Ну-у, милая, это долго рассказывать. Ты ещё столько увидишь Зим и Осеней, Лет и Вёсен, Снега и Солнца… О-о, всего-всего увидишь…
— А Человек — он какой? Ростом с муравья-сладкоежку?..
Тут чёрная пчела не выдержала, засмеялась.
— Он огромный. Он всесильный. На Земле самый могучий! — воскликнула сиплым голосом старушка.
— Право же, перестаньте надо мной смеяться, — обиделась молодая Пчелиная Мать. — Объясните, какой же он величины? С наш город, может быть?
Эти слова вызвали у чёрной пчелы новый приступ смеха.
— С наш город?.. — давясь смехом, едва выговаривала она. — Наш город он называет ульем. Пчелиным ульем. Весь наш город-улей раза в два ниже его, Человека… Но, пожалуй, будет пошире… Ну да это никак нельзя сравнивать, милая… Ох-хо-хо, насмешила ты старуху, до чего ж ты ещё наивна.
Переходя на новую, Пятую улицу, Пчела Трутневна всё думала о рассказе старушки.
Если она, эта почерневшая от времени сестра, знает так много, прожив всего лишь одну пчелиную жизнь, то сколько может узнать Пчелиная Мать за шестьдесят пчелиных жизней?..
На этой улице был очень вкусный воздух. Верхние ряды кладовок заполнялись мягкой пыльцой. Работницы дружно утрамбовывали её. Над улицей висело облачко тончайшей душистой пыли.
— Вы, кажется… бл-бл-бл-б… устали? — спросила вдруг Мухаобстекло. — Пора бы покушать да отдохнуть.
И хотела того или нет Пчела Трутневна, а только свита увлекла её обратно на Восьмую улицу. Здесь возле башни её сытно накормили и усадили на восковую скамейку отдыхать. По-пчелиному, спать означало один глаз надо закрыть, а другим смотреть, одно ухо сделать глухим, а другим всё слушать.
Так она сидела на скамье и дремала, а собравшиеся вокруг пчёлы незаметно посвящали её в дела и тайны рода пчелиного. Она уже знала, что нельзя лазить на потолок через Верхний люк, там сидит отвратительный Паук-Рогач. Выйдя из города, нельзя садиться на зелёный ковёр Земли: можно оказаться в пасти Жабы. Бабушка поведала об этих чудовищах — большеротых мокрых созданиях. Особенно опасны они по вечерам. Уродливо прыгая на своих лапах, Жабы приходят к улью и сидят внизу под прилётной доской-терраской, зачарованно глядят наверх, ждут, когда какая-нибудь неосторожная труженица свалится на Землю. Пасть Жабы готова в любой миг раскрыться.
