– Мы – один из редких домов, сохранивших традиции хикитешая,[10] – сказала госпожа Камацу на лестнице.
– Традиции теряются, – поддакнул Натан, которого они мало заботили.
– Ойран[11]сегодня заняты в представлениях для туристов.
Она раздвинула створки низкой двери. Они вошли. В комнате были только столик и три плоских подушки. Натан сделал Сильви знак разуться, поскольку пол был покрыт татами. И отметил про себя три детали убранства: нишу в стене с букетом из трех цветков, сунга.[12]Хокусаи и каллиграфическую надпись из трех иероглифов, смысл которых его смутил.
– Хадзимемаситэ, – сказал господин Камацу, присоединяясь к ним с поклоном.
– Хадзимемаситэ, – ответил Натан, поклонившись в свою очередь.
Отец Суйани пригласил их сесть на дзабутоны, в то время как его супруга изящно расставляла на столе посуду для чаепития. Каждый из ее жестов выражал спокойствие и безмятежность. Сознавая важность обычаев и правил, соблюдаемых в этом месте, Натан повернул чашку в руках, показывая, что оценил искусство хозяйки. Он попросил говорить по-английски, объяснив, что Сильви не знает японского.
– Никаких проблем. Суйани часто обращается к нам на этом языке.
– Почему?
– Чтобы дать нам возможность попрактиковаться. Среди нашей клиентуры немало гайджинов.
– Кто она, ваша дочь?
– Мы уже говорили это полиции.
– Кто она для вас?
– А кто такой Будда? – спросил в ответ Эита Камацу.
– Значит, Суйани раскрыла свою истинную сущность?
– Да, она достигла Пробуждения, несмотря на свою общественную и светскую жизнь.
Сильви подумала, что они с таким же успехом могли бы говорить и по-японски. Или по-китайски. Госпожа Камацу разлила чай по чашкам, распространяя по комнате совершенную гармонию и горячий аромат. Уверенная, что каждый жест предписан каким-нибудь правилом, бельгийка старалась подражать Натану. Ей не хотелось допустить грубый промах или сорвать этот странный допрос.
– Суйани воспитывалась здесь? – спросил Натан.
– Мы обучили ее искусствам, остроумию, буддизму. Наша дочь умеет медитировать, петь, танцевать, играть на всех традиционных инструментах. Мы также научили ее культивировать и распространять вокруг себя доброту.
– Вы обучили ее и искусству обольщения?
– Простите?… – смутилась мать.
– Она ваш единственный ребенок?
– Да.
– Вы вскармливали ее грудью?
Не расставаясь со своей полуулыбкой, супруги Камацу переглянулись, удивленные вопросом.
– Да, – ответила мать.
– Как долго?
– К чему такое любопытство?
– Я пытаюсь создать психологический портрет вашей дочери, который поможет мне найти ее.
