Из всего имущества, которым располагали “чернобыльцы”, у них было: казенная ложка с кружкой, больничная пижама или халат. Тапочек на всех не хватило. Детских пижам и халатов не было вовсе. На детей наматывали простыни. Тогда кто-то из нас бросил клич, и все с первой зарплаты скинулись по трешке. В реанимации ответственной стала Люся Сорокина. Она важно расхаживала с разлинованной тетрадкой и составляла список покупок.
Приобрели зубную пасту, зубные щетки, трусы, носки, немного детских вещей. Мужикам – домино, а детям – альбомы и краски. В стране, где клепали танки и ракеты в умопомрачительных количествах, не нашлось смешных денег для обустройства жизни эвакуированных из зоны отчуждения.
Когда эта сволочная, людоедская власть через пять лет рассыпалась в прах, многие удивились – с чего бы это? Да вот с тех сотен раздетых и брошенных людей, что смотрели из окон “голубого” корпуса.
* * *
Тем временем на массажных курсах начались практические занятия. Каждый пятый курсант приходил в купальном костюме, и остальные на них отрабатывали приемы мастерства. Я стал популярной моделью, на мне легко было находить костные ориентиры. По этой причине около меня, когда я лежал на столе, всегда терлась куча народа.
Но если девушка по имени Наташа, похожая на актрису Любовь Полищук, появлялась в откровенном купальнике, вся мужская половина студентов моментально перемещалась к ее столу. Там было на что посмотреть помимо костей.
А еще я обзавелся настоящими японскими часами. О которых мечтал всю сознательную жизнь. Мой приятель Дима снял их с руки и продал всего за сто шестьдесят рублей. Ему на что-то срочно понадобились деньги, а у меня, на счастье, оказалась заначка. Часы были шикарные, Orient новой модели, таких не то что в нашем отделении – во всей больнице никто не имел. У них был темно-зеленый переливающийся циферблат, светящиеся стрелки, а в крохотном окошке показывалось число и день недели.
Спекулянт Орликов под это дело впарил мне красивые заграничные ботинки из мягкой белой кожи, которые были ему малы, подгадав сделку ко дню зарплаты. Короче говоря, жизнь налаживалась.
К тому времени я полностью смирился с тем, что никогда не поступлю в институт, никогда не стану врачом, как мечталось еще со времен моей пионерской юности. Было немного обидно и еще как-то отчетливо некомфортно, будто я предал сам себя. Но, в конце концов, я честно пытался поступить целых пять раз и этой мыслью себя утешал.
