В общем-то, было ясно одно: Оскар получил самолетик в подарок от Софии — именно этот, с отломанным кончиком крыла. Я не мог себе представить, чтобы он его у нее украл.
Но почему он поехал к Софии в Темпельхоф?
Что она ему рассказала?
Меня не оставляло подозрение, которое и мне самому казалось, с одной стороны, совершенно неправдоподобным, но с другой — совершенно естественным, когда имеешь дело с кем-то вроде Оскара: Оскар попытался на свой страх и риск выследить Мистера 2000. Как он дошел до этой дурацкой идеи и почему поиск привел его в прошлую субботу на Диффе, я не знал. Но скорее всего, он следовал информации, которую получил от Софии. Очень важной информации, которую София либо не сообщила полиции, либо никто не принял ее всерьез.
Голова у меня так сильно гудела, что было почти больно. Может быть, Мистер 2000 вовсе не случайно выбрал Оскара, а похитил его потому, что тот напал на его след? Может быть, Оскар хотел один изобличить Мистера 2000 и потому решил добровольно изображать из себя жертву-приманку, целыми днями разгуливая по городу один? И если это было так, почему Оскар никого не посвятил в свой план? Эти мысли бешено прыгали у меня в голове, словно вспугнутые курицы, за которыми кто-то гонится с топором. Прошлой ночью я от непривычного долгого напряжения заснул прямо в размышлительном кресле. Но до того как заснуть, я все-таки додумался, что надо пойти к Софии — пусть даже сейчас я стою тут, не двигаясь с места, и пялюсь в эту тупую лужу.
Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей!
Кто-то может подумать, что я никогда еще не покидал нашего района или никогда не видел Берлина, но это не так. Правда, в одиночку я никогда еще по городу не ходил. У Ирины есть маленькая спортивная машина, в теплые летние дни мы ездим на ней по Берлину втроем. Мы проносимся от Алекса к телебашне и снова назад, мимо Бранденбургских ворот, а потом в Митте — это центр — и слушаем классную русскую музыку. Останавливаемся там, где понравится, выходим и садимся перед каким-нибудь пафосным кафе. Солнце сверкает на золотых цепочках на ногах у Ирины и на маминых ногтях, накрашенных розовым лаком с блестками или чем-то в этом роде. Женщины пьют шампанское и смеются до упаду, а я пью колу и радуюсь, что столько мужчин от мамы без ума, они все на нее смотрят, хотя мама никогда никого не спрашивает, а не хотелось бы ему попробовать немножко ее шипучки.
Но ходить и ездить по Берлину в одиночку — это совершенно другое дело.
