— Этого противного? — сказал я. — А что с ним?
— Ему нехорошо. Мне надо к нему поехать.
— Почему? Что с ним?
— Рак.
Каждый знает, что такое рак, даже Форрест Гамп. Когда мама говорит плохое слово так, будто ничего особенного в нем нет, значит, ей нехорошо. Она произнесла «рак» так же весело, как фрау Далинг за мясной стойкой спрашивает: «Что еще желаете?».
— Он умрет? — спросил я нерешительно.
— Да. Наверно.
Кто знает, сколько времени надо будет ехать на поезде. Дядя Кристиан может уже давно умереть, пока мама до него доедет, и тогда мы совершенно зря отменим бинго.
— Прямо сегодня? — сказал я.
— Да господи боже мой! — совершенно неожиданно прикрикнула на меня мама. — Можешь ты ну хоть раз в жизни отключить свой проклятый эгоизм?
ЭГОИЗМ
Это когда думаешь только о самом себе. Есть и его противоположность, тогда думаешь только о других, и тот, кто так поступает, становится святым. Но святых чаще всего просто используют и в конце концов укокошивают. Наверно, надо найти какую-то середину между этими крайностями и не забыть еще подходящий переключатель.
Мама долила себе кофе, отвернувшись от меня. Сделала глоток из чашки. И начала всхлипывать. Это было как будто к нам на кухню втиснулась дождевая туча. Я вообще не выношу, когда мама плачет. Мир тогда темнеет так, будто Господь Бог выключил свет.
Вообще-то мне должно было гораздо раньше броситься в глаза, что с мамой что-то не так, потому что даже японский халат висел на ней как-то печально. И надписи на нем сегодня наверняка означали «жизнь — это чертов отрывной календарь, и больше ничего!». Но вместо того чтобы подумать о маме, я был занят только собственной бедой. А когда увидел сейчас, как она плачет, то пожалел про свои мысли о лопнувшем водопроводе. Несостоявшаяся встреча и отмененная игра в бинго не так ужасны, как умирающий брат, даже если ты его терпеть не можешь. Мамина беда была больше моей.
Я встал, обошел вокруг стола и обнял маму. Она уткнулась лицом мне в плечо. Ее волосы пахли смесью шампуня и клуба. Она так сильно прижала меня к себе, что я едва мог дышать. Наверно, Молли Первая чувствовала себя так же перед тем, как хрустнуть.
Когда у меня внутри почти совсем не осталось воздуха, мама меня наконец-то отпустила. И вытерла глаза рукой.
— Все будет хорошо, солнышко, я тебе обещаю, — всхлипнула она. — Просто сейчас…
— Ладно, все в порядке.
— Тебе придется несколько дней самому о себе заботиться. Ты ведь у меня уже большой мальчик и справишься, правда?
