— Хорошо, — сказал Силк. — Похоже, теперь мы все — в одной лодке, Майк.
Кивнув всем троим, Фрост вышел из комнаты.
Наступила мертвая тишина, потом Митч поднялся, открыл дверь и выглянул в коридор, тщательно осмотрев его из конца в конец. Потом закрыл ее и привалился к ней спиной.
— Я верю этому подонку ровно настолько, насколько поверил бы гремучей змее.
— Не беспокойся, — утешил его Силк с дьявольской улыбкой. — Гремучую змею всегда можно пустить в расход, не так ли?
Вечер среды, 21.00.
Фрост без устали ходил по своей хижине, то и дело хлопая ладонью по сжатому кулаку. Он видел, как Гранди и Амандо уехали в «роллс-ройсе» вскоре после восьми вечера. Он отдал должное вкусному обеду, а потом сообщил Марвину, что объелся, оставив его перед мониторами, и отправился в хижину. Марвин предупредил, что спустит собак точно в 21.00.
Когда стрелка его часов передвинулась на 21.03, он выключил свет и подошел к окну.
«Боже! — подумал он. — Как долго тянулись последние пять дней! Он был в ночной смене и не видел Гранди, целые дни проводя на пляже. Он и близко не подходил к «Пиковому тузу». И теперь, наконец, наступила среда, но он все еще не был уверен, что Джина придет к нему. Какое это будет тогда фиаско! И тут он увидел девушку, продирающуюся сквозь кусты и потом бегущую к его хижине. Стоило ей ступить на порог, как он уже открыл перед ней дверь. Она бросилась к нему в объятия, ее тело напряглось, коснувшись его тела, и ему пришлось оттолкнуть ее, чтобы закрыть и запереть дверь, а потом он снова заключил ее в объятия.
— О, Майк!.. Я все ждала, ждала! — воскликнула она. — Каждый час каждого из этих ужасных дней был для меня мучением!
Он подхватил ее на руки и понес в спальню, остановился, чтобы включить ночник, затем положил ее на кровать. Он заранее задернул занавески, но, кроме того, знал, что Марвин из комнаты охраны не сможет увидеть света в его спальне.
— Я тоже ждал, — сказал он, склоняясь к ней. — Сколько у нас времени?
— Три часа… не больше.
Она уже почти вылезла из своих обтягивающих штанишек, и он легко стащил их, пока она расстегивала бюстгальтер.
Их соитие было почти свирепым: двое, охваченные ничем не ограниченной, животной страстью. И когда она, наконец, достигла вершины удовольствия, то издала придушенный, с трудом сдерживаемый вскрик.
Они лежали в объятиях друг друга, восстанавливая дыхание. Фрост нежно обнял ее, но теперь он беспокоился об уходящих минутах.
— Джина, сладкая моя, — сказал он, все еще прижимая ее к себе. — Я думаю, что нашел для тебя выход.
