Последнее интервью Гектора появилось в октябрьском номере «Пикчерплей». Если верить тому, что он сказал Б. Т. Баркеру – по крайней мере это подано как его собственные слова, – похоже, наш персонаж постарался еще больше запутать свою биографию. На этот раз его семья происходит из города Станислав на восточной окраине Австро-Венгерской империи, а родной язык Гектора – польский, а вовсе не немецкий. Ему два года, когда родители переезжают в Вену, через шесть месяцев они перебираются в Америку, там они три года живут в Нью-Йорке, потом год на Среднем Западе, а затем, бросив все на кон, поселяются в Буэнос-Айресе. Баркер, прервав рассказ, спрашивает, где именно на Среднем Западе они жили, и Гектор спокойно отвечает: Сандаски, Огайо. Что возвращает нас к статье Рэндалла Симмса в «Пикчер-гоуэре» шестимесячной давности, – но там, мы помним, это была просто журналистская метафора, некий собирательный образ американской глубинки. Теперь Гектор присваивает себе этот город и вставляет в свою биографию – возможно, ему просто понравилась грубоватая музыка словосочетания: Сан-дас-ки, О-гай-о. Тут и приятная для уха звучность и отменные трехдольные синкопы – в этом есть сила и чеканность удачной поэтической фразы. Его отец, гражданский инженер, продолжает Гектор, строил мосты. Его мать, самая красивая женщина на свете , была танцовщицей, певицей и художницей. Гектор, который их обожал, был примерным, набожным мальчиком (в отличие от дрянного мальчишки в изложении Симмса), и до их трагической смерти, – лодка перевернулась, – то есть до четырнадцати лет, он собирался идти по стопам отца. Неожиданная потеря родителей все изменила. Теперь он жил одной мечтой – вернуться в Америку и начать там новую жизнь, но прежде должна была случиться длинная цепочка самых невероятных событий. Теперь, когда он здесь, нет никаких сомнений, что его вела судьба.
Что-то здесь могло быть правдой, но вряд ли многое, а возможно – ничего. Это уже четвертая версия его прошлого, и при том, что в них всех обнаруживаются общие элементы (германо – или польско-говорящие родители, аргентинский период, эмиграция из Старого Света в Новый Свет), все остальное меняется достаточно произвольно. В одном случае он неуступчив и практичен; в другом – робок и сентиментален. То он шпанистый, то послушный и набожный; вырос в богатой семье, вырос в бедной семье; говорит с сильным акцентом, говорит практически без акцента. Сложить все эти крайности, и что мы имеем? Портрет человека со столькими личинами и биографиями, что все рассыпается на фрагменты, детали головоломки, которые никак не стыкуются. На одинаковые вопросы у него разные ответы. Слова из него так и сыплются, но он следит за тем, чтобы не повториться. Впечатление такое, будто он что-то скрывает, какой-то секрет, при этом он обходит всякие темные пятна с таким изяществом и добродушным, искрящимся юмором, что, кажется, никто ничего не замечает. Журналисты находят его неотразимым. Они смеются его шуткам, удивляются забавным фокусам, – словом, рано или поздно они оставляют его в покое со своими фактами и отдаются во власть разыгрываемого им спектакля. А Гектор воспаряет, закладывает безумные виражи, приземляясь то на брусчатке Вены, то на благозвучном плоскогорье штата Огайо, и через какое-то время вы начинаете спрашивать себя – что это, хитроумный обман или способ как-то развеять скуку? Может, его вранье невинно. Может, он пытается не морочить кого-то, а развлечь себя. Давать интервью – это ведь бывает так скучно. Когда тебе задают одни и те же вопросы, может, единственный способ избежать зевоты состоит в том, чтобы каждый раз придумывать что-то новенькое.
