Мы прошли к группам. Из большого зала выходили человек двадцать.
— Это семейная терапия, — объяснила нам Света, — родные приезжают, соучастие, сопереживание — это и есть залог успеха «Двенадцати шагов».
— А можно поговорить с кем-то из них?
Она подозвала высокого короткостриженого юношу.
— Это ребята с телевидения, сюжет делают.
Я посмотрела на неуютного обескураженного юношу, и внутри образовался комок, который сообщал языком, подобным азбуке Морзе, «лоботомия». Хрустальный детский взгляд заставил содрогнуться даже Гошу, который вообще жил «половиной моего убеждения», что любое событие проходит две стадии развития: трагедию и фарс; он все время пытался миновать первую часть и поэтому рассматривал людскую планету как глобальный мирозданческий фарс, комедию в 2005 действиях.
Почему-то никто не был настроен с нами говорить, женщины и девушки плакали, мужчины шли косолапой походкой в сторону своих палат. Унылое зрелище.
На этой славной ноте мы и закончили наш репортаж.
Хрустя февральскими морозами, мы дошли до машины.
Гоша взял у Светы телефон. Тоже мне, бабник.
— Чего ты там искала такое?
— Лучше спроси, что нашла, — мы попрощались с Сергеями. — То, что было в крови у моей сестры. Какое-то вещество, похожее на морфий.
— Морфий. Скажи, какой идиот будет морфий доставать, когда у меня промедол в аптечке?
— Тут не в этом дело. Слушай, а ты не смотрел, сколько стоит все это удовольствие, в смысле полежать в клинике?
— Насколько помню, штука евро в неделю, раньше было в баксах. Меня больше заинтересовал морфий.
— Я знаю, что даже Шерлок Холмс морфий употреблял, когда он был в свободной продаже, а сейчас его используют для обезболивания. Подожди, ты хочешь сказать, что она не была наркоманкой?
— Не знаю, но лекарство группы B никак не вписывается в мое представление о наркомании. У нее даже этот хренов синдром не обнаружен. Это редкий случай…
— Гошк, что бы заставило тебя принимать именно морфий?
— Или возможность, или подражание кому-то…
* * *
Когда ты уличаешь родного человека в маленьком вранье, ставится под вопрос все сопережитое, многое обесценивается, fuck’ты перестают склеиваться и ты понимаешь, что дело не только в фактах, но и клее. С одной стороны, часть тебя хочет закрыть правду и снова вернуться в сладкую иллюзию, а другая понимает, что это лишь содранный верхний слой. Теперь я рада, что не спросила у Карины про Романовича. Пока у меня есть шанс надеяться на благоразумие кого-то из нас.
