Пятью точками, пальцами срывались тени с белой рубашки, и руки заполнили то расстояние, которое позволяет видеть эти тени. От дыхания позади на спине появляется вихрь приятного холода, чуть вздрагивает и поднимается к потолку плечо с лежащим на нем подбородком. И в этот момент хочется обернуться, а вихрь уже не холода, а медленной, не чувствуемой никем другим дрожи проходит по всему телу, рапидом уводя в немного другое измерение — 2D или что-то вроде того… Здесь вся игра в том, что нельзя нарушать молчание — ни звуком, ни словом, ни шорохом.
А я просто провела между пальцев его рук, на секунду задержав и выплеснув что-то женское в прикосновении, и ушла вперед… Не оборачиваясь. Проверить, кто из нас первый сдастся и произнесет хоть слово… Я шла, прекрасно понимая, что вот-вот прерву движение и как ледяная статуя повисну в воздухе, а потом обернусь. А он стоял на месте, зная, что я поверну ухо, щеку и арабскую сережку на сто восемьдесят градусов. А потом мы мысленно, телепатически или даже телекинетически будем решать, кто же сделает первый шаг. А получится все само собой. Разумеется. Но только без разума.
Он просто не дал мне уйти, и дело не в том, что он держал руку, крепко впившись пальцами в мою ладонь с прорисованной странными линиями судьбой. Зачастую мы пытаемся уйти, чтобы нас держали еще крепче, поэтому умная женщина уходит только два раза.
А дальше я обернулась, и он отпустил мою руку. Видимо, он и есть моя кара. И было три минуты странного прикосновения губ, продуманных и вписанных в контекст тел движений… А потом он сказал…
— Поехали… Я отвезу, куда ты только захочешь.
Он был не тот мужчина, но что-то у нас было…
У моря тоже что-то есть, а у меня будет еще больше. Ему даже до 36,6 по Цельсию не дотянуть…
* * *
— Поехали ко мне пить жасминовый чай! Без глупостей. Я обещаю.
Он положил все пять пальцев, оторвав их от руля, на сердце. Как будто ему шестнадцать, а мне тринадцать и я только что пресекла его попытку изучить мое нижнее белье изнутри, но мне не тринадцать и у меня новое белье Aubade.
— Почему бы нет — в мыслях.
— Давай — в звуковых вариациях.
Он жил на Зоологической.
Огромная квартира, залитая светом, начинала свой собственный вечер. Казалось, вот-вот что-то издаст непонятный шорох. Все было наполнено воздухом, со временем ставшим густым и плотным.
Сквозь почти витринные, если бы не множество хаотичных перегородок, стекла мелькали первые огни. Возле стены стоял насупившийся диван, состоявший из двух боксерских перчаток. Они лежали ладонями вверх, а на светлой кожаной поверхности были видны царапины и пара дырок от недокуренных сигарет, по неосторожности выпавших из рук сидящих. Кончики пальцев, которые в виде воздуха находились внутри перчаток, опирались о стену, покрашенную в светло-желтый. Краска немного облупилась и выцвела, но еще не потеряла обаяния. Посреди ладоней виднелись замшевые швы, завязки ободрались и к одной из них был привязан пульт от телевизора. Рядом с диваном стоял столик, стеклом опирающийся на бетонные столбы. К столу прилип календарик с выделенными датами — первое июня, третье августа и двадцать второе октября. Там же повалился на бок игрушечный паровоз, который, как конструктор, разбирался, храня в себе маленькие пакетики с марихуаной. Паровозику построили рельсы из соленых соломок, крошки которых усыпали весь пол.
