Восемь лет спустя
Автоколонна перетекла на парковку, извергнув из себя множество потных, усталых людей. Миниатюрная армия эта направилась к сооруженному из белого кирпича зданию — к похоронной конторе. На скамейке у входа сидел, стругая палочку, старик в великоватом для него поношенном костюме.
Старик с любопытством вглядывался в проходившую мимо процессию, в центре которой вышагивал рослый мужчина. Старик ухмыльнулся, показав несколько еще сохранившихся у него, покрытых табачным налетом зубов.
На шаг позади высокого мужчины шла одетая в черный брючный костюм женщина лет тридцати с небольшим. Агент Секретной службы Мишель Максвелл выполняла свою работу. Всего-то девять лет в Службе, а она уже возглавляла группу охраны. Большинство агентов, прежде чем попасть в команду охраны, застревают лет на десять на оперативной работе, проводя расследования, однако Мишель Максвелл всегда умела вырываться вперед.
То была ее генеральная репетиция перед почти верным переводом в Белый дом, и Мишель испытывала тревогу. Остановка была незапланированной, а это означало отсутствие передовой команды и скудость поддержки.
Контора была тиха, в ней пахло смертью и горем. Мишель распределила агентов по расположенным вдоль пути мужчины ключевым позициям — «расставила ноги», как это именовалось на жаргоне Службы. Потом произнесла в свою портативную рацию несколько слов, и рослый мужчина, Джон Бруно, вошел в здание.
Джон Бруно баллотировался в президенты Соединенных Штатов, не имея ни малейших шансов на победу. Он был независимым кандидатом, обладавшим поддержкой малого, но крикливого процента избирателей, сытых по горло основными кандидатами и обеспечивавших ему поддержку. Бруно был прежде прокурором и наделал немало врагов, лишь часть из которых сидели сейчас за решеткой. Работа Мишель Максвелл состояла в том, чтобы сохранить его в живых до выборов. И она уже считала оставшиеся дни.
Осложнения начались, когда Бруно, сопровождаемый руководителем кампании, двумя помощниками, Мишель и тремя ее подчиненными, вошел в похоронный зал. Вдова, сидевшая у гроба мужа, резко повернулась к ним. Разглядеть выражение ее укрытого вуалью лица Мишель не могла, но полагала, что выглядит оно изумленным. Женщина встала и отошла в угол — ее явственно била дрожь.
Бруно повернулся к Мишель.
— Покойный был моим близким другом, — произнес он, — и я не желаю устраивать здесь армейский парад. Уходите.
— Я останусь, — сказала Мишель.
