— Ты знаешь, я, наверно, уйду от Валентина.
Они лежали на траве и смотрели в небо, уже холодное и по-осеннему прозрачносинее.
— Мне его жаль. Ведь ему, наверное, больно смотреть на нас. Сам, своими руками отдал меня тебе. А ведь до последней минуты он верил, что я буду принадлежать ему.
— Рита, — набрал в легкие побольше воздуха Сергей, — а ты . А ты и в самом деле... Ну... Короче, у вас ничего не было?
— Было. А тебя это очень волнует? — она засмеялась. — И это меня спрашивает человек, трижды женатый, не говоря уж о прочем? — Она продолжала смеяться. — Нет, конечно, я вообще очень серьёзная девушка. И после Максима я действительно была затворницей. Мой «первый учитель» слишком много мне преподал. Поэтому ли, нет ли, но я стараюсь видеть главное. А разменивать себя... Пожалуй, я стала бы себя ненавидеть. Хотя. Я очень сексуальная, ты меня ещё совсем не знаешь. — И она набросилась на Сергея с такой силой, что он чуть не проглотил окурок.
— А ты пробовал встречаться с кем-то серьезно после третьего развода? — отдышавшись, спросила Рита.
— Пробовал, — Сергей швырнул окурок, полетевший, как пуля со смещенным центром. — Пробовал. С Маринкой пробовал. С ней было легко, все легко, понимаешь? — Рыжий вскочил. Лицо его стало красным, желваки ходили ходуном, он рывком раскрыл сумку, выхватил оттуда бутылку и сделал несколько жадных глотков.
Рита ошеломленно протянула ему бутерброд.
— Спасибо, — Рыжего передернуло от резкости алкоголя, попавшего в желудок. — Я ведь как начал рассуждать: моих жен не устраивал мой образ жизни, я начинал водить их с собой, они с удовольствием участвовали во всем, а утром, с похмелья, начиналось такое. Короче, не захотел я себя под них подстраивать.
— Сереж, что значит подстраиваться? Ты же любишь человека, тогда как же можно не хотеть быть с ним, а если твоей любимой действительно невыносимо терпеть то, что претит ее сознанию и душе. Разве ты. Ты стал, как наркоман, скрывать свою вторую жизнь?
— Да, Рита, я не мог обходиться без этих «свалок», а Маринка лихо вписалась. Кроме того, она стала «хозяйкой», она всем руководила в мастерской. Ребята тогда прозвали ее «Зондершей».
— Как это? — Рита удивленно распахнула глаза.
— Ну, например, — со смущением начал рассказ Рыжий, — начинаем бабки собирать на водку, у кого сколько есть, а она контролирует. Да так метко — любого, кто заныкивал, раскалывала. Ее уважали и боялись одновременно. Забавно было. Все играли в это. А потом она стала меня доставать.
