Сайлес испустил протяжный, дрожащий вопль, выронил свечку и сам упал на колени у кровати.
Из оцепенения его вывел продолжительный, но осторожный стук в дверь. Этот стук заставил его все сообразить и припомнить, и когда он собрался крикнуть, чтобы не входили, было уже поздно. Вошел доктор Ноэль в большом спальном колпаке и с лампой в руках, освещавшей его длинную белую фигуру. Он вошел боком, как-то по-птичьи поводя во все стороны головой и озираясь, сейчас же затворил за собой дверь и дошел до середины комнаты.
— Мне показалось, что вы кричите, — заговорил доктор, — и, испугавшись, не больны ли вы, решился к вам войти.
Сайлес, весь красный, с сильно бьющимся сердцем, встал между доктором и кроватью, но сказать ничего не мог: голос не слушался.
— У вас темно, — продолжал доктор, — но я вижу, что вы еще не ложились спать. Напрасно вы будете стараться разубедить меня: я ведь вижу все. И по вашему лицу видно, что вам нужен или доктор, или друг, а я и то, и другое. Дайте мне сюда ваш пульс. Это лучший показатель деятельности сердца.
Он подходил к Сайлесу, а тот все от него пятился. Наконец доктору удалось взять его за пульс. Но тут нервы молодого американца окончательно не выдержали, он лихорадочным движением уклонился от доктора, бросился на пол и зарыдал. Как только доктор Ноэль увидал мертвеца на кровати, его лицо потемнело. Он побежал к двери и торопливо запер ее на два поворота.
— Вставайте! — крикнул он резким тоном. — Реветь некогда. Что вы такое сделали? Откуда у вас это мертвое тело? Говорите откровенно, потому что я могу вам помочь. Неужели вы думаете, что я захочу вас губить? Неужели вы полагаете, что этот кусок падали на вашей постели способен повлиять в какой бы то ни было степени на ту искреннюю симпатию, которую вы мне успели к себе внушить? Ах, легковерный юноша! Когда человека любишь, тогда на тот или иной его поступок не можешь глядеть теми же глазами, какими смотрит слепой и несправедливый закон. Если бы я своего друга увидал среди целого моря крови, я бы к нему нисколько не переменился. Иначе что же бы это была за дружба? Вставайте, — прибавил он. — Добро и зло — это только одно воображение. В жизни ничего нет, кроме судьбы, и в каком бы вы ни были положении, я готов вам помогать до последней минуты.
Ободренный Сайлес собрался с мыслями и прерывающимся голосом, больше отвечая на наводящие вопросы доктора, сумел, наконец, с грехом пополам передать ему все факты. Но про разговор принца с Джеральдином он не упомянул, не придавая ему значения и даже не предполагая, что этот разговор имеет известную связь с его делом.
