— Я полагаю, что я и сам сумею оградить себя от лишних посетителей, — сказал он с легким неудовольствием, — вам об этом можно не беспокоиться.
— Я вам указала только лучший, на мой взгляд, способ для этого, — холодно возразила она. — Я знаю вас, мужчин. Вы нисколько не заботитесь о репутации женщины.
Сайлес покраснел и слегка потупился. У него был свой план, который как раз должен был польстить его тщеславию перед знакомыми.
— Главное же — не разговаривайте со швейцаром, когда будете уходить, — прибавила она.
— Но почему же? — спросил он. — Из всех ваших наставлений мне этот параграф кажется самым малозначущим. Заговорю я со швейцаром или нет — какое это может иметь значение в данном случае?
— Вы сперва сомневались в разумности некоторых других моих указаний, а потом сами признали, что так и следует, — отвечала она. — Поверьте, что и этот пункт очень важен. Вы потом сами убедитесь. И какое же мнение я могу составить о вашей любви ко мне, если вы на первом же свидании отказываете мне в таких пустяках?
Сайлес пустился в объяснения и оправдания; слушая их, она вдруг взглянула на часы, всплеснула руками и сдержанно вскрикнула:
— Ах, Боже мой, неужели так поздно? — сказала она. — Я больше ни минуты не могу терять. Бедные мы женщины! Какие мы рабыни!.. Чем я только не рискую теперь из-за вас?
Она повторила свои указания, перемежая их с ласковыми словами и завлекающими взглядами, простилась с ним и исчезла в толпе.
Весь следующий день душа Сайлеса была преисполнена чувства какой-то необыкновенной важности. Теперь он был уверен, что это графиня. И когда настал вечер, он свято исполнил все приказания и ровно в назначенный час был у Люксембургского сада. Там не было никого. Он прождал с полчаса, заглядывая в лицо каждому прохожему и каждому, кто останавливался поблизости. Заглянул он и на угол бульвара, прошел вдоль всей решетки сада — нет, прекрасная графиня не приходила броситься в его объятия. Наконец он вынужден был прийти к заключению, что он так никого и не дождется, и с большой неохотой пошел домой. Дорогой ему припомнился подслушанный им разговор мадам Зефирин с белокурым молодым человеком, и от этого ему сделалось как-то еще больше не по себе.
— По-видимому, — подумал он, — нас обоих заставили лгать перед швейцаром.
Он позвонил. Швейцар отворил полураздетый и предложил ему свечу.
— Он ушел от вас? — осведомился швейцар.
— Кто? Про кого вы говорите? — довольно сердито спросил Сайлес, злясь на неудачу.
