ГЛАВА V
По Самбре, обращенной в канал, — в Карт
В три часа пополудни все служащие в «Олене» проводили нас до воды. Кучер омнибуса смотрел на нас широко раскрытыми дикими глазами. Бедная птица в клетке! Разве я сам не помню время, когда я ходил на станцию и смотрел, как один поезд за другим уносил свободных людей в темноту ночи, когда я читал на расписаниях названия отдаленных мест, чувствуя невыразимое желание уехать?
Не успели мы миновать укрепления, как начался дождь. Дул противный ветер, налетавший яростными порывами, вид окрестностей не был милосерднее неба. Мы плыли по местности совершенно обнаженной, скудно поросшей кустарниками и украшенной только многочисленными фабричными трубами. Мы вышли на унавоженный луг, между подстриженными деревьями, и хотели, воспользовавшись минутами светлой погоды, выкурить по трубке. Ветер дул так сильно, что нам оставалось только курить. Кроме нескольких грязных фабрик ничто не привлекало нашего внимания. Невдалеке от нас стояла группа детей под предводительством высокой девочки, они все время смотрели на двух незнакомцев и, право, не знаю, что думали о нас.
В Омоне мы встретили шлюзы, почти непроходимые, место для высадки было очень круто и высоко, спуск же находился на порядочно далеком расстоянии. С дюжину суровых рабочих протянули нам руки и помогли вытащить байдарки. Они отказались от всякого вознаграждения и, что еще лучше, отказались без всякой обиды.
— Таков у нас обычай, — сказали они.
Это очень приличная манера. В Шотландии, где вам также помогают без платы, простолюдины отказываются от ваших денег с таким видом, точно вы хотели подкупить избирателей. Когда люди решаются поступать благородно, им следует считать, что чувство собственного достоинства присуще и всем остальным. Но в наших милейших саксонских странах, где мы трудимся семь десятков лет подряд и большей частью среди грязи, где ветер свистит в наших ушах от рождения до могилы, все хорошее и дурное, что мы делаем, мы делаем заносчиво, почти обидным образом, даже милостыню мы превращаем в акт войны против существующего зла.
После Омона вышло солнце и ветер спал. На веслах мы прошли за стальные заводы и очутились в очень красивой местности. Река вилась между низкими холмами так, что солнце то светило за нашими спинами, то стояло у нас над самыми головами, и вся река превращалась в пелену нестерпимого света. По обе стороны тянулись луга и фруктовые сады, воду окаймляла осока и водяные цветы. Тянулись очень высокие плетня, привязанные к стволам ряда вязов; поля, часто очень небольшие, казались серией клумб. Дали не было видно. Порой вершина холма, поросшая деревьями, выглядывала из-за ближайшей ограды, открывая кусок неба. На небе не стояло ни облачка. После дождя атмосфера дышала очаровательной чистотой. Река между шлюзами казалась блестящим зеркалом. Удары весел заставляли колебаться цветы, росшие у берегов.
