Потому что те, кто лишен морали, всегда домогаются красоты настоящей богини, даже посреди собственного вопиющего беззакония.
В верхнем выдвижном ящике своего бюро я хранила собранные мною щелок и перец, а также длинную заколку для своих жидких волос.
Смерть Тупака Амару продолжала жить в моем сердце. Я снова и снова прокручивала в голове увиденную мной сцену: нож, отрезающий ему язык, гонцы, увозящие рваные куски его тела в пяти направлениях. У кузнеца я выпросила небольшой обрывок цепи и била себя ею, когда думала о Тупаке Амару, но только по интимным частям. Потому что еще не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о том, что я стану монахиней и буду истязать свою плоть до конца жизни.
Когда мне почти сравнялось тринадцать и мать презентовала мне сундук с приданым, я решила, что настало время объявить о своем решении.
Мои отец и мать очень удивились. Ткацкая фабрика отца процветала. Родители часто упоминали о том богатом приданом, которое дадут за мной. Мать воскликнула:
— Исабель Роза! — Потому что так меня звали в те дни. — Ты возненавидишь жизнь взаперти, которая ждет тебя в монастыре.
На что я громко ответила:
— Мне понравится это более всего на свете — быть окруженной любовью Господа нашего Иисуса Христа. — Но потом я решила прибегнуть к уговорам: — Я буду молиться денно и нощно, чтобы сократить время вашего пребывания в чистилище.
Родители обменялись взглядами, в которых сквозило чувство вины. Они не слишком утруждали себя соблюдением Божьих заповедей. Мне не раз приходилось исповедаться вместо них.
Моя мать, для которой мода давно стала религией, запротестовала:
— У тебя не будет ничего личного. Все будет считаться собственностью монастыря. Даже одежду ты станешь получать из общего гардероба.
— Для меня не имеет значения, что я буду носить. Я стану чувствовать себя ребенком у материнской груди, которого не заботят и не тревожат земные помыслы. У меня будет все, что нужно.
— Когда-нибудь у тебя появятся… желания, которые будут жестоко подавлены в такой атмосфере, — деликатно закашлялась мать, позвякивая своими браслетами.
А я ответила:
— Милосердный Господь так сильно любит меня, что никогда не допустит, чтобы я служила и подчинялась мужчинам, занимаясь столь приземленными вещами, как ведение домашнего хозяйства и приготовление пищи. Он не желает, чтобы мое тело было изуродовано рождением ребенка. Он хочет, чтобы я соединилась не с кем-нибудь, а только с Ним.
— Успокойся, дитя мое. Ты не настолько уродлива, чтобы не найти себе супруга в Куско, — заявил мне отец. — Мы позаботимся об этом в свое время, обещаю.
