Для сладкой памяти невозвратимых дней
Не нахожу ни слёз, ни пени.
А. Пушкин
12 октября на перроне Александровского вокзала небольшая группа друзей, посвящённых в перипетии нового романа московского Казановы, провожала Владимира с норд-экспрессом.
Швейцар Григорий вместе с несессерами, саками и двумя чемоданами глобтроттер привёз аккуратно упакованный ящик с восковыми красавицами. За несколько минут до отхода поезда запыхавшийся мальчик от Ноева передал букет, завернутый в бумагу, и записку с настоятельной просьбой распечатать его после отхода поезда.
Друзья в стихах и прозе желали Владимиру влить горячую кровь в восковые жилы, и над Москвою уже раскрывалась ночь, когда поезд медленно отошёл, оставляя за собой Ходынку, Пресню, Дорогомилово, Фили…
Пройдя по мягкому коридору международного вагона в своё купе, Владимир распечатал загадочный пакет. На подушки дивана рассыпались сухие розы того букета, — который он послал единственной отдавшейся ему, но им не взятой женщины в памятный вечер, когда неведомое чувство толкнуло его в Коломну.
Он улыбнулся, выбрал один из цветов, остальные выбросил в окно. Сел и стал смотреть на убегающие дали. В Можайске прошёлся два раза по перрону, велел подать себе в купе стакан кофе и лёг спать.
VIII. Тайна понемногу разъясняется
Тайна подобна замку, ключ от которого потерян.
Эдгар По
Директор-распорядитель фирмы «Папенгут и сын в Гейдельберге» оказался откормленным немцем лет на сорок пять и держался весьма важно и снисходительно.
Владимиру пришлось выслушать ряд сентенций о значении восковой скульптуры, о «Флоре» Леонардо да Винчи, хранящейся в Берлине в Кайзерфридрихмузеуме и стоящей на торговой марке фирмы Папенгут, о педагогическом значении паноптикума, столь мало оцениваемом государственными деятелями Европы, и только в конце концов ему было сказано, что, судя по предъявленному счёту, Жозефу Шантрену была продана бракованная партия, так как в счёте не проставлены №№ моделей, и что для определения содержания изображения необходимо представить саму «скульптуру». На этом аудиенция окончилась, и на другое утро к воротам фабрики «Папенгут и сын в Гейдельберге» стремительный таксомотор, шурша по гравию шоссе, привёз Владимира с его драгоценным ящиком.
Освобождённые от бумаги рыжеволосые медузы горгоны блеснули на солнце своими бронзовыми косами, и глубокий взор снова упал в самую глубину души московского архитектора.
Воцарилось молчание. Казалось, сам директор был поражен изделиями своей фабрики. Он надавил кнопку звонка и велел вошедшему груму позвать мистера Пингса, заведующего монтажной мастерской.
