Собрав угли и золу от костра в угол комнаты, я вышел на плоскую крышу, чтобы согреться лучами утреннего солнца. Было еще холодно. Хозяйка моей квартиры тоже вышла на крышу кормить цыплят, которым был отведен угол рядом с моей мансардой.
Я боялся встретиться с хозяйкой: ведь она непременно спросит о квартплате. Но она, заметив меня, поздоровалась и принялась кормить своих цыплят. Улучив момент, я скрылся в своей комнате. Но через минуту она уже стучалась в мою дверь. Войдя, она огляделась вокруг, и сердце у меня замерло.
— Что это, почтенный? — сказала хозяйка, и я понял, что она заметила увеличившуюся щель в потолке и кучу золы в углу комнаты.
Я молчал. А она начала ругать меня за то, что я давно не плачу за квартиру, что теперь я стал ломать дом и сжигать его по частям, что если я и впредь буду поступать так же, то, чего доброго, спалю весь дом. При этом она смотрела на меня презрительно и холодно. Наконец был вынесен приговор:
— Два месяца ты не платил за квартиру и, видно, не заплатишь. Ну и бог с тобой; аллах щедр, и я прощаю. Но сию же минуту прошу оставить мой дом!
* * *
Я спустился с моего чердачного этажа и вышел из дому. Теперь мне негде ночевать. Все. Впрочем, разве там можно спать!
Я встал у ворот, наблюдая за переулком. Надо было выяснить, смогу ли я незаметно проскочить мимо угла, где разместился бакалейщик. Если он увидит меня, то непременно напомнит о долгах. Однако из нашего тупика можно было выйти на улицу, только минуя бакалейщика. Что делать?
Мне казалось, торговец уже знает, что меня прогнали из квартиры, что у меня нет ни мебели, ни одежды, которую можно было бы описать. И он не поверил бы мне, если бы я пообещал уплатить долги через день-другой. Он не мог не догадаться, что я сбегу и не вернусь больше в этот квартал.
Несколько поразмыслив, я все же решил, что он не может так вот, сразу догадаться, что я лишился квартиры. Ведь он же не присутствовал при моем разговоре с хозяйкой, не слышал, как она сказала мне: «Иди с богом на все четыре стороны!»
Сказав себе: «Мужайся, глупый!» я стремглав бросился туда, где сидел торговец, — ведь другого прохода все равно не было.
Мимо бакалейщика я почти бежал, чувствуя, как его злобный взгляд сверлит мне спину.
Выбежав на улицу, где я был в безопасности, я остановился, чтобы отдышаться. Прислонившись к глиняному забору, я постоял немного, отдохнул, успокоился. Я даже вспотел, хотя утро было свежее.
А куда теперь? Я не ел со вчерашнего утра, не спал всю ночь, ноги отказывались меня нести. Я был на улице Мухаммед Али, недалеко от Баб-аль-Халька. Тут я вспомнил про дядюшку Сулеймана из нашей деревни. Он работал писцом в бухгалтерии одного магазина поблизости. Почему бы не пойти к нему и не попросить в долг пять пиастров?
