— Он князь? Конунг?
— Да. В Изборске. Это кривичские земли, от Плескова недалеко. Город старый, старше Ладоги даже, и род их старинный, с плесковскими князьями они то роднятся, то дерутся, а все не решат, кто из них в кривичской земле старший. Оттого он и ко мне липнет, что хочет…
Она запнулась, будто не решаясь о чем-то упомянуть. Но Стейн и сам понял, чего хочет князь Дедобор, и уже ненавидел его всеми силами души.
— Если и теперь к нам в избу полезет, я Селяню подговорю, чтобы парни его побили, будто обознавшись. Не к лицу ему в наших «стаях» гулять, года не те!
И Стейн немедленно принял решение, если Селяня согласится поучить Дедобора уму-разуму, ни в коем случае не затеряться в последних рядах.
Но умный Стоинег, проводив гостя на подобающее ему место среди старейшины, шепнул пару слов брату Доброне, и изборского князя не выпускали из-за стола далее чем в нужной чулан, провожая даже туда в знак большого почтения. Но поскольку все были порядком пьяны, то и в этом никто не видел ничего особенного. Пировали пышно: перечисляли, как положено, родословие новонареченного во всех коленах, пели сказания о его прославленных предках. Вышеслав через некоторое время повеселел, вспомнив, что ему-то никто не мешает следующего же внука тоже назвать Гостивитом. А поскольку ильмерские Гостивитовичи унаследовали не только имена, но и владения рода, то у них будут все преимущества в борьбе с «варягами», как ладожан презрительно именовали за слишком тесную дружбу и родство с заморским племенем.
Молодежь тем временем веселилась по-своему: быстро прикончив пироги, принялись за игры. За время предзимья молодые варяги обучились этому нехитрому искусству, и даже те, кто почти не понимал по-словенски, хохотали над стараниями «слепого козла» найти по углам и под лавками того, кто ударил его по спине, или тщательно выговаривали по примеру остальных: «Мышка, мышка! Продай уголок!» От тесноты, по причине которой все постоянно друг с другом сталкивались, было еще веселее. Всяких игр у Велемилы и Селяни, распоряжавшихся гуляньем, было в запасе множество, и особенно Стейну понравилась та, что называлась невообразимым словом «кулючки». Несмотря на свое уже неплохое знание словенской речи, он не мог вообразить, что оно значит, да и Велемила только смеялась, если он ее спрашивал об этом. Да какая разница, что оно значит? Главное, что весело!
Поначалу «кулючкой» был Селяня: баяльник или баяльница всегда показывали пример, обучая тех, кто не умел играть. Он уселся на пол, а прочие живо завалили его шубами, кожухами и свитами, так что парень превратился в какую-то гору шерсти и шкур. Его голос из-под кучи теплого платья доносился глухо, и не удавалось разобрать почти ни одного слова в той бессмыслице, которую он нес:
