Вот и всего ничего осталось до полудня. Гефест расшуровал горн, накалил паяльник и стал смотреть, как Демодок устанавливает на место трансформатор, зачищает и залуживает контакты.
— А ведь ты уже стар, Демодок, — неожиданно сказал он. — Помрёшь скоро.
Демодок ничего не ответил. Задвинул панель и стал аккуратно закручивать винты, по одному подцепляя их намагниченным жалом отвёртки.
— А то иди к нам, — предложил Гефест. — Зевса уговорим. Общественное мнение — сформируем. Я тебе храм построю. Стены из чистого золота — хочешь? Будут. Серебряный трон, треножники в каждом углу… Аполлон без таких, как ты — ничто. Потеснишь его, будешь петь у нас на пирах. В чести будешь. А?
— Нет, дружище, — сказал Демодок. — Не смогу я петь у вас на пирах. Без таких, как я — не смогу… Уж лучше я останусь самим собой. Человеком.
— Старым человеком, — уточнил Гефест. — Слепым. Смертным. А зачем?
— Чтобы петь, — улыбнулся Демодок. — Надо быть самим собой, чтобы петь. — Он сунул отвёртку в инструментальный ящик на золотом бедре робота и взмахом руки отправил его обратно в нишу. — И надо петь, чтобы оставаться самим собой, — закончил он. Гефест хмыкнул.
«Потому что появилась надежда, — подумал Демодок. — Мою надежду зовут Тоон. Он тоже стар и тоже скоро умрёт, но у него есть ученики. Целая школа учеников. «Соперники Рока». Остров Андикифера… А ведь начинка радиобуя не может быть слишком сложной: надёжность и простота — синонимы…»
Но вслух он ничего такого не стал говорить. Какая Гефесту разница — умрёт Демодок или уйдет из этого мира? Скорее всего, умрёт.
Боги шумными стаями слетались на Лемнос, к храму Гефеста, обещавшего им потеху. Они запрудили спальню, толпились в дверях, младшие тянули шеи, выглядывая из-за спин старших.
Ловушка сработала.
Гефест глумливо и гневно поносил осквернителей брачного ложа, и боги хохотали, глядя, как посиневший от натуги Арей тщится разорвать железные сети, плотно спеленавшие его и Афродиту. Но каждый рывок лишь усугублял положение любовников, прижатых друг к другу неразрывными путами. Богиня отворачивалась, постанывая от боли и унижения, и Арей наконец затих, вняв её бессловесной мольбе. Лежал, до скрипа сжимая зубы, и сверкал вокруг бешеными глазами. Боги смеялись, а Алкиноевы гости вторили хохоту олимпийцев.
Эрот тоже неуверенно хихикал, выглядывая из-за плеча Гермеса (сам Громовержец смеётся — надо смеяться!), но всё-таки ему было немножко не по себе. «А это не я стрелял! — начал было объяснять он. — Это знаете, кто стрелял? Это…» — Но Демодок нахмурился, и Эрот прикусил язык.
