«Посмотрим, чего стоит ваш атеизм», — подумал Демодок, и, выбрав из трёх жрецов самого хитроглазого, повернул одно из зеркал, направив световой зайчик на пыльную стену перед его неподвижным лицом. А потом пальцем нарисовал на стене длинный породистый профиль Посейдона. И, уже не теряя времени на моцион, шагнул к вершине Олимпа.
Бессмертные пировали.
Аполлон вяло гонял по кругу одну и ту же мелодию, даже не пытаясь импровизировать. Демодок узнал кодовую музыкальную фразу для активации робота и покачал головой. Перехватив искательный взгляд Аполлона, певец улыбнулся ему и развел руками, демонстрируя пустые ладони: ничем не могу помочь тебе, светлый бог! Лира моя не при мне — висит на столбе в далекой Схерии, и струны её обмотаны шерстяной тряпкой.
Светлый бог с готовностью протянул ему свою золотую кифару. Демодок отрицательно помотал головой. «А вот не надо было делать мне «испанский воротник» из моей гитары! — мстительно подумал он. — Такая гитара была…» — Уже приближаясь к пиршественным столам, он вспомнил, что «испанский воротник» сделал ему Гефест, Аполлон же при сём только присутствовал. Но возвращаться Демодок не стал.
Арей восседал на своём месте, настукивал что-то маршевое по краешку кубка и загадочно улыбался, поглядывая на солнце. Афина Паллада с изумлением смотрела на брата. Впервые на её памяти Арей вел себя столь миролюбиво: ни с кем не искал ссоры, не мастерил кастетов из золотой посуды и даже не интересовался военными действиями смертных внизу (хотя, казалось бы, такой случай — время для них остановлено и можно подробно изучить диспозицию войск).
Певца узнавали. Приветливо (очень приветливо) улыбались, заговаривали о пустяках, опасливо глядели вслед, когда он, ответив или не ответив на вежливо-пустые вопросы, проходил мимо. Ганимед, который ловко сновал между столами, разнося нектары и благовония, подбежал к нему и протянул полный кубок.
Демодок пригубил, чтобы не огорчать бедного юношу. Младший сын Троса, родоначальника троянских царей, Ганимед был единственным из людей, удостоенным бессмертия. «За красоту», — так объяснил Зевс, забирая его на Олимп, хотя юноша был скорее смазлив, чем прекрасен. Взгляд его был безмятежен и пуст, как у манекена, и за сотни лет ни единая мысль не исказила его кукольно-правильных черт. Даже гибель и разрушение Трои, родного города, не коснулась его сознания. «Я никогда не умру!» — вот и всё, что можно было прочесть на лице счастливейшего из смертных. Бездумье угодно богам… Вернув Ганимеду кубок, Демодок двинулся дальше, направляясь к столу Зевса. Боги, сообразив наконец, что это неофициальный визит, перестали оглядываться и занялись своими делами.
