— Ты работал в эти дни в горах? — спросила она.
— Нет, я там не был, — ответил он, — были кое-какие дела здесь.
— Теперь до понедельника ты здесь?
Он утвердительно прикрыл глаза. Босая чернокожая служанка прошла через зал, уводя дочь в школу. Вдова Асис, стоя возле сына, подождала, пока те ушли. Потом она сделала сыну знак, и тот последовал за ней в просторную спальню, где гудел электрический вентилятор. С видом крайней усталости она рухнула в стоявшую перед вентилятором расшатанную, плетенную из лиан качалку. На выбеленных известью стенах висели забранные в медные резные рамки фотографии давно состарившихся детей. Роберто Асис вытянулся на по-королевски пышной постели, где нашли свою смерть некоторые запечатленные на фотографиях дети, а в декабре прошлого года — их отец.
— Что случилось? — спросила вдова.
— Ты веришь всему, о чем судачат люди?
— В моем возрасте поверишь всему, — парировала вдова. И апатично спросила: — Так о чем же они говорят?
— О том, что Ребека Исабель — не моя дочь.
Вдова стала медленно раскачиваться.
— Нос у нее — Асисов, — сказала она. И потом, задумавшись на некоторое время, рассеянно спросила: — Кто говорит это?
Роберто Асис грыз ногти.
— Наклеили анонимку.
Только теперь вдова поняла: темные круги под глазами у ее сына — вовсе не от долгой бессонницы.
— Анонимки — не люди, — категорично заявила она.
— Но в них пишется то, о чем говорят все, — возразил Роберто Асис, — хотя ты сам об этом, может, и не догадываешься.
Она, однако, знала все, о чем в течение многих лет люди судачили по поводу их семьи. В таком, как их, доме, где всегда полным-полно народу: служанок, приемных дочерей и всякого люда, нуждающегося в протекции, — невозможно замкнуться в спальне и ничего не знать. Но даже и в спальне тебя настигали уличные сплетни. Неугомонные Асисы — основатели этого городка, — еще когда были они всего лишь свинарями, представляли излюбленную мишень для сплетен.
— Не все правда, что говорят, — сказала вдова, — хотя, конечно, кое-кто, может, и не догадывается.
— Все знают: Росарио Монтеро спала с Пастором, — ответил сын. — Свою последнюю песню он посвятил ей.
— Об этом ходили только сплетни, но наверняка не знал никто, — возразила вдова. — А сейчас стало известно: песня была посвящена Маргот Рамирес. Они собирались пожениться, — об этом никто не знал, кроме них двоих и матери Пастора. Быть может, и не стоило им так хранить свою тайну, которая, как оказалось, была единственной в этом городке.
