– Машину занесло, потому что Мелани что-то вспомнила о нашей матери.
Мой друг выглядит растерянным. Между зубов у него торчит крохотная веточка укропа. Он вынимает ее ногтем.
– А теперь она ничего не может вспомнить, – продолжаю я, наслаждаясь вкусом семги.
Эммануэль, как и я, с аппетитом поглощает рыбу, но не сводит с меня глаз.
– Она вспомнит. Ты это знаешь.
– Да, вспомнит. Но пока об этом рано говорить, хотя я все время об этом думаю. Сам удивляюсь.
Я жду, когда он покончит с семгой, и только потом зажигаю сигарету. Я знаю, что Эммануэль ненавидит дым, но я же у себя дома…
– А что бы это, по-твоему, могло быть?
– Что-то, что стало для Мелани настоящим потрясением. Достаточно сильным для того, чтобы она потеряла контроль над автомобилем.
Я курю, а он пытается выудить другой кусочек укропа.
– А потом я встретил эту женщину, – говорю я с ударением. Его лицо светлеет.
– Она танатолог. Бальзамировщица. Эммануэль прыскает со смеху.
– Ты шутишь!
– Это самая сексуальная штучка из всех, кого я знаю. Он потирает подбородок, глядя на меня снизу вверх.
– И?
Эммануэль обожает такие разговоры.
– Она приперла меня к стенке. Она удивительная. Великолепная.
– Блондинка?
– Брюнетка. С золотыми глазами. У нее тело богини. И хорошее чувство юмора.
– Где она живет?
– В Клиссоне.
– А это где?
– Под Нантом.
– Вам надо еще увидеться. Это знакомство явно пошло тебе на пользу. Я не видел тебя таким с тех пор…
– С тех пор, как Астрид меня бросила.
– Нет, задолго до этого. Ты сто лет не выглядел таким довольным жизнью.
Я поднимаю свой стакан с шардоне.
– За Анжель Руватье!
Я думаю о ней, о том, как она работает в этой провинциальной больнице. Думаю о ее губах, медленно складывающихся в улыбку, о нежной коже. Думаю о ее вкусе у себя на языке. Я так ее хочу, что готов рычать. Эммануэль прав: со мной сто лет такого не было.
Пятница после полудня. Я выхожу из офиса, направляясь к отцу. Жара не спадает, Париж превратился в настоящую печку. По улицам, еле передвигая ноги, плетутся изнуренные туристы. Листья на деревьях самым жалким образом обвисли. Пыль и грязь образуют серые, стелющиеся над землей облака. Я решаю идти на авеню Клебер пешком, а это займет сорок пять минут. Для велопробежки слишком жарко, а мое тело просит физической нагрузки.
Последние новости из больницы хорошие. Доктор Бессон и Валери обе звонили мне, чтобы сообщить, что к Мелани возвращаются силы. (Еще я получил несколько SMS-сообщений от Анжель Руватье, от эротичности которых у меня по спине бегают мурашки. Я сохранил их все.) Когда я поворачиваю налево у Дома Инвалидов, в кармане снова вибрирует мобильный. Я смотрю на высветившийся на экране номер. Рабани. Я беру трубку и тут же об этом жалею. Он даже не удосуживается со мной поздороваться. Как обычно. Он на тринадцать лет младше меня, но не проявляет ни малейшего уважения.
