Я включаю компьютер и подключаюсь к Интернету, чтобы проверить электронную почту. Два письма от Эммануэля и несколько – по работе. Я кратко отвечаю на все. Потом открываю файлы в AutoCAD, которые касаются текущих проектов. И удивляюсь, до какой степени мне все это неинтересно. А ведь было время, когда, представляя обновленные помещения какой-нибудь конторы, библиотеки, больницы, спортивного центра или лаборатории, я замирал от восторга. Теперь это стало бременем. И иногда я думаю о том, что потратил жизнь и силы на работу, к которой совершенно не лежит душа. Как это могло случиться? Или я просто погряз в депрессии? А может, это тот самый кризис среднего возраста? Но я не заметил, когда это началось: Да и можно ли это заметить?
Я закрываю крышку ноутбука и вытягиваюсь на кровати. Простыни все еще хранят запах Анжель Руватье. Мне это нравится. Комнатка маленькая, современная, без претензии на уют. Но удобная. Стены выкрашены в жемчужно-серый цвет, единственное окно выходит на парковку. На полу потертый бежевый ковер. Мелани, должно быть, уже поужинала. Интересно, почему в больницах всегда подают еду раньше, чем обычно? У меня есть выбор: пойти в «McDonalds», расположенный в промышленной зоне города, или в маленький семейный пансион на главной улице, где я уже дважды ужинал. Обслуживают там медленно, в столовой полно беззубых стариков, но еда сытная. Сегодня вечером я голосую в пользу поста. Мне это пойдет на пользу.
Я включаю телевизор и пытаюсь сосредоточиться на новостях. Волнение на Ближнем Востоке, бомбардировки, бунты, смерть, насилие. Я перескакиваю с канала на канал, испытывая тошноту при виде того, что показывают на экране, пока не попадаю на «Singinin the rain».[11] Как обычно, я не свожу глаз с точеных ножек Сид Чарисс[12] и ее затянутой в изумрудно-зеленый корсет тонкой талии. И это прелестное создание кружится вокруг простофили в очках, которого сыграл Джин Келли.
Вытянувшись на кровати, я с наслаждением созерцаю эти удлиненные, пышные, но безукоризненно упругие бедра. На меня снисходит удивительное умиротворение. Я смотрю фильм спокойно, как сонный ребенок. Такого блаженства я давно не испытывал. Почему? Черт побери, ну почему этим вечером я чувствую себя счастливым? У моей сестры полтуловища в гипсе, и один Бог знает, когда она сможет ходить, я продолжаю любить бывшую жену и ненавижу свою работу. А между тем ощущение умиротворения не уходит, оно сильнее всех моих мрачных мыслей, вместе взятых. Закутанная в белую вуаль, протягивающая руки к фиалкового цвета декорациям Сид Чарисс великолепна. У нее бесконечно длинные ноги. Наверное, я смог бы всю жизнь провести в этой комнате, утешаясь мускусным запахом Анжель Руватье и созерцанием бедер Сид Чарисс.
