Нас воспитывали в «буржуазных» правилах, то есть в строгости и приверженности традициям. «Здравствуйте, мадам! До свидания, мсье!» Безупречные манеры, прекрасные отметки в школе, месса по воскресеньям в церкви Сен-Пьер-де-Шайо. С просьбой держать свои эмоции при себе, потому что детям не позволяется высказывать свое мнение и запрещается говорить о политике, сексе, религии, деньгах и любви. А еще – никогда не произносить имя нашей матери, не вспоминать о том, что она умерла.
Наша сводная сестра Жозефин родилась в 1982. Она быстро стала любимицей отца. У них с Мелани разница в пятнадцать лет. Жозефин родилась как раз в год моего совершеннолетия. В то время я снимал квартиру с парой друзей на левом берегу и учился в Школе политических наук. Я покинул дом на авеню Клебер, который после смерти Кларисс перестал быть для меня домом.
На следующее утро я просыпаюсь и чувствую, что все тело занемело. Эта продавленная больничная койка – худшее, на чем мне доводилось спать. Да и спал ли я? Я думаю о сестре. Как она себя чувствует? Будет ли с ней все хорошо? В пустой комнате я ищу глазами свой чемодан и ноутбук, упакованный в специальную сумку. Во время аварии они не пострадали. Я проверил компьютер перед тем, как лечь, и он без проблем включился. Мне даже трудно было в это поверить. Я видел, что стало с машиной. И, что еще хуже, я сам был в этой машине. И из этой машины, превратившейся в кусок железа, мы с моим ноутбуком вышли как ни в чем не бывало.
Пришла медсестра, но не та, что накануне. Она полненькая, и на щеках у нее симпатичные ямочки.
– Вы можете увидеть сестру, – сообщает она, широко улыбаясь.
Я выхожу следом за ней в коридор, мы проходим мимо сонных стариков, которые едва волочат ноги, потом поднимаемся по лестнице на этаж, где, вытянувшись на своей постели, вся опутанная проводками многочисленных сложных аппаратов, лежит Мелани. Ее грудь в гипсе от плеч до талии. Из гипса торчит тонкая длинная шея. Мелани похожа на жирафа.
Она уже не спит. Под ее зелеными глазами большие черные круги, кожа очень бледная. Я никогда не видел ее такой бледной. Она сама на себя не похожа, но я не смогу сказать, что именно не так.
– Тонно, – шепчет Мелани со вздохом.
Я хочу быть сильным, сыграть роль эдакого здоровяка, которому все нипочем, но от одного ее вида на глаза набегают слезы. Я не решаюсь к ней прикоснуться, боюсь что-нибудь сломать. Я неуклюже усаживаюсь на стул у ее кровати. Мне ужасно неловко.
