— И с тех пор его нигде не видел?
— Не-а.
— Но он куда-то из дома постоянно сваливал — не знаешь куда?
— Тебе в уши кошки насрали, девочка?
Когда грибы подействовали, она ощутила, как к ней из ее собственной груди взывают некоторые боги, подчинилась их призывам, вышла во двор и поднялась к деревьям по солнечному склону. Чувствовала, что вся липкая — липкая от слюней любви, что разные боги, собравшиеся внутри, наспускали на нее, — и, не прекращая улыбаться, пошла бродить по лесам, намереваясь бабочек себе насобирать и ухаживать за этими зверьками, пока не дадут молока, или же валяться в грязи, пока через кожу не почувствует Китай.
— Мне надо его найти — он под залог себе отписал все, что у нас есть. Если сбежит, мы в чистом поле жить будем, как собаки, блядь, какие-нибудь.
— Увижу чувака — так и передам. Но мне он что-то уже давненько не попадался.
Тогда он пошел за нею вверх по склону, и в лесной тени они сколько-то перекидывались улыбками, а потом он обнял ее и повалил на землю, и она ощутила неимоверное таяние себя, перетекание из одного облика в какой-то другой, и объятья его развернули ее на колени, юбка у нее подлетела кверху, и Малыш Артур тоже встал на колени в этой ее луже объятий богов и чуда.
— На мне же двое мальчишек, и за мамой ухаживать, мужик. Мне этот дом помогает, он нужен.
Малыш Артур выстукал из пачки сигарету, чиркнул спичкой.
Меган сказала:
— Ох, боже святый, девчоночка, — папа оставил тебе всем этим заниматься?
— Ему пришлось — так все сложилось, знаете.
— Но все одной?
Малыш Артур сказал:
— Мож, девчонку себе встретил да в Мемфис отвалил. Я помню, в Мемфисе ему нравилось. Там такая улица еще, где буги старое все время лабают, прочую срань. Ой, погоди, где ж еще ему нравилось? Техас! У него на Техас стояк просто был. Наверно, в Техас и поехал, вот и все. Или в Монтану — или еще куда, где ковбойские сапоги впору смотрятся.
Ри никогда потом никому не говорила про тот миг божественной липкой слизи, когда она стояла в лесу на коленях, да и он его не вспоминал. Если б не рваные трусики, она б и уверена не была, что это случилось на самом деле. Протяни она эти трусики папе и пролей хоть одну слезинку — хоронили бы Малыша Артура еще до заката.
Она сказала:
— У него и другие сапоги есть, мужик.
— Так он тогда их где угодно может носить, малыша. Фена хочешь занюхтарить?
— Не.
— Дунуть?
— Не.
Малыш Артур раздавил бычок в сковородке на столе и встал:
— Тогда у меня для тебя, наверно, ничего нет, малыша. Дверь вон. Только попочки себе не ушибите, когда по скользкому вниз ехать будете.
