Ключевский очень точно написал: «Деятельность Петра была скорее потрясением, чем переворотом… Рядом с властью и законом не оказалось всеоживляющего элемента, свободного лица, гражданина».
Не удивительно, что советские вожди так высоко ценили Петра — несмотря на большевистскую ненависть к царизму. Владимир Ленин прямо приводил его в пример большевикам. В работе «О „левом" ребячестве и мелкобуржуазности» он писал: «Пока в Германии революция еще медлит „разродиться", наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства».
Если в 20-х годах прошлого века историкам еще позволялось представлять Петра I (а вместе с ним и Ивана Грозного) никчемными деспотами (как, например, это делал знаменитый в то время историк-марксист Михаил Покровский, успевший умереть своей смертью до того, как в 1936 году «покровщина» была признана вредительской), то в 30-е при Сталине картина резко изменилась. Этот феномен подробно изучал историк Кевин Платт из университета Пенсильвании. В своей работе «Репродукция травмы: сценарии русской национальной истории в 1930-е годы» он пишет: «По сути сталинское руководство использовало переозначенные мифы Ивана Грозного и Петра I в качестве апологетической риторики, спроецированной на историю. Подобная риторика была призвана уменьшить и рационализировать свойственные этим царствованиям произвол и жестокость, выставляя их неизбежной и естественной стороной любого социального преобразования во имя гуманистического прогресса и просвещения». И дальше: «Как и в случае с мифологией Петра I и Ивана Грозного эпохи Николая I, сталинская „натурализация" и легитимация их откровенно деспотичной исторической травматики вводила в действие модель коллективной идентичности, которая строилась на применении санкционированного государством насилия (или на приспособлении к нему) — в отношении людей, мнений и собственного, я“».
Со времен петровских реформ прошло 300 лет. Вместо пеньки, леса, зерна и железа мы торгуем нефтью, газом… лесом, зерном и железом.
Мы по-прежнему только мечтаем жить так же благоустроенно, как в Европе, иметь такие же хорошие дороги, как в Европе, товары не хуже, чем в Европе. Мечтаем, чтобы чиновники служили обществу, а не своему карману. Мечтаем победить коррупцию…
