— Право руля! — послышался негромкий голос.
Пятно повернулось к берегу.
Двух раненых вынесли из лодки на руках, остальные сами выбрались, кто прихрамывая, кто придерживая раненую руку. Семенцов и Епифан Кондратьевич Познахирко переносили тяжелораненых и устраивали их на ложе из травы, приготовленном Настей. Самой Насте поручили проводить тех, кто способен был ходить, на хутор. А Костя с Славой дежурили возле лежащих.
Один из них тихо стонал. Слава напоил его водой из чугунка, который прихватил с собой, и услышал:
— Спасибо, браток… а наши где?
— Здесь, здесь, скоро все здесь будут! — ответил Слава, хотя в душе не был уверен в этом. Семенцов и Познахирко отправились во второй рейс и вряд ли успеют вернуться до света.
Уже начинало сереть, предутренний туман пал на море, когда снова послышался скрип уключин. Только старый лоцман мог решиться провести лодку в такой туман по изрезанному отмелями руслу Казанки. Лодка причалила. Одна за другой появлялись из туманной мглы фигуры людей. Вдруг Слава услышал голос, спрашивавший кого-то:
— Все? Тогда пошли…
Это был голос его отца.
2
В нескольких километрах от острова, вверх по течению Казанки, в чаще разросшегося орешника находился хутор, о котором когда-то хорошо знали если не в городе, то в окрестных деревнях.
Слава у хутора была недобрая. Недобрые, скаредные люди жили там, у них и воды нельзя было допроситься. Оттого и прозвали хутор Недайвода. Жили здесь за семью замками, отгородись от всего света высоким тыном, крепкими воротами, злыми псами. В революцию хутор начал хиреть, а в пору коллективизации и вовсе обезлюдел. Но слава худая за ним осталась. Кто говорил, что зарезали сыновья батьку, старого Полищука, не хотевшего делиться с ними нажитым добром, а мать выгнали побираться, кто слышал, будто перерезали друг дружку Полищуки из-за этого самого проклятого добра, а хутор спалили, а старые люди говорили, что был Полищук иудой, служил гетману и немцам, зато и проклято его добро и весь род его… Точно известно было одно: темной ночью занялся хутор со всех сторон и сгорел.
Никто не хотел селиться на этом страшном месте. Двор зарастал травой, вокруг глиняных обгорелых стен поднимался молодой орешник. Прошли годы — и уже только старики помнили о хуторе Недайвода.
В городе два человека знали о хуторе: Познахирко и Михайлюк, некогда батрачивший у Полищуков и искалечивший на работе ногу. Когда пришла беда, Епифан Кондратьевич переправил в это укромное место семью. А Михайлюк остался в городе. Так было условлено с Аносовым и Теляковским, формировавшими партизанский отряд: Михайлюк будет связным отряда, а Познахирко брался обеспечить отряд продовольствием — ловить рыбу, солить и вялить впрок.
