На лицах бойцов, запыленных, потных, лежал отпечаток нечеловеческого напряжения, усталости. И все же они с привычной хозяйственной деловитостью принялись устраиваться на новом рубеже, осматривали оружие, нехотя отвечая железнодорожникам из отряда самообороны на обычные в таких случаях вопросы: где немцы, много ли их и т. д.
Солнце село, но вечер еще не наступил. Был тот час, когда все предметы видны с особенной отчетливостью: противоположный пологий и заросший лозняком берег, побитые, затоптанные колосья пшеницы, извилистая, желтеющая глиной щель оврага справа, а впереди ровный, будто проложенный по линейке горизонт, над которым стынет красный закат.
Ветер улегся. Степь затихла. Но бойцы знали, что это обманчивая тишина: скоро начнется новый бой. Он близился уже — там, в вышине вечереющего неба. Гул вражеских самолетов, едва возникнув, сразу заполнил все небо. И вдруг степь, берег и сам воздух дрогнули. Черные столбы вырванной бомбами земли поднялись и обрушились вниз, вода в речке закипела. Еще удар и еще. Пыль и дым скрыли берег плотной завесой. Началось то, что на скупом языке военных донесений называется «обработкой с воздуха переднего края». А затем в атаку пошли танки.
Аносов находился на КП вместе с знакомым ему комиссаром части, который заменил раненого командира. Наружность у комиссара была самая обыкновенная: загорелое скуластое лицо, широкий нос, небольшие голубые глаза под выцветшими бровями. Людей с такой наружностью встречаешь часто.
Комиссар стоял, чуть ссутулясь, приложив руку козырьком к глазам, и наблюдал за танками, приказав не открывать огня без его команды. Он был совершенно спокоен, заметил Аносов, хотя наступил решающий момент боя.
Танки шли на большой скорости. Видно было, как они развернулись на противоположном берегу, словно на параде, и один за другим ринулись в воду. Казанка сильно мелела к лету и не могла служить серьезным препятствием. Вот головной танк, надсадно ревя мотором, начал взбираться на этот берег. Берег молчал. Слышно было, как скрипели, скрежетали стальные гусеницы, в лицо пахнуло жаром отработанных газов. А комиссар все еще не подавал команды. Аносов не выдержал, обернулся к нему. Но комиссар выждал, пока танк не повернулся боком. Тогда по команде разом выстрелили обе замаскированные зеленью противотанковые пушки.
— Есть, готов! — коротко сказал комиссар.
Танк задымил. Сквозь дым прорвались языки пламени, осветив, как факелом, изрытый бомбами берег, окопы и бойцов в них.
