— Тебе необходимо скрыться! — выкрикнула она.
Брат посмотрел на нее своими ясными глазами, и это вывело ее из равновесия. Они глядели друг на друга не шевелясь, так стоят друг против друга нелепо расставленные манекены. Я был совершенно изолирован от энергетики в комнате. Это стало для меня потрясением. Кэролайн и Терри неравнодушны друг к другу! Я еле сдержался, чтобы не вырвать собственный глаз и не поднести его им на ладони.
— Я помогаю Терри собирать вещи, — нарушил я напряжение момента и не узнал собственного голоса. Брат нравился Кэролайн, не исключено, что она его даже любила. Я был в ярости. Чувствовал, что меня заливает всемирный потоп. Я нетерпеливо кашлянул. Ни один из них не посмотрел на меня, даже знаком не показал, что я с ними.
Кэролайн села на край кровати и стала постукивать пальцами по одеялу.
— Тебе надо уехать.
— Куда мы поедем?
Я повернулся к ней, ожидая ее реакции.
— Я не могу, — наконец ответила она. — Но я стану тебя навещать.
— Где?
— Не знаю. В Сиднее. Поезжай в Сидней.
— И не тяни! — Я крикнул так громко, что мы не услышали вторую порцию шагов.
Вошли двое мужчин — проявившие особое рвение добровольцы из толпы линчевателей. Они взяли на себя функцию громил из службы навязываемых таксомоторных услуг. Терри пытался сопротивляться, но напрасно, а в спальне тем временем прибавлялось людей, и на всех лицах было решительное, враждебное выражение. Они выволокли брата на улицу, и мне показалось, что при свете луны его лицо источает белое сияние. Кэролайн не расплакалась, но зажимала ладонью рот, на двадцать минут затаив дыхание. А я в бешенстве хрипло кричал на беспомощно стоящих рядом родителей:
— Что вы делаете? Не позволяйте его уводить!
Отец и мать поджали хвосты, как напуганные собаки. Они не решались выступить против повеления оракула и непререкаемой воли горожан. Общественное мнение согнуло их в дугу.
— Так будет лучше, — проговорил отец. — Его поведение нестабильно. Там разберутся, как его вылечить.
Он подписал необходимые бумаги, а мать в это время отрешенно смотрела на него. Их лица выражали такое упрямство, что эти маски не получилось бы сшибить и молотком.
— Ему не требуется лечение! — кричал я. — Он здоров! Он влюблен!
Но меня никто не слышал. Мы стояли с Кэролайн рядом, когда брата волочили в сумасшедший дом. Я, не веря собственным глазам, смотрел на родителей, пытался заглянуть в их необъяснимо безразличные души. Все, что я мог сделать, — потрясать кулаками и удивляться, с какой готовностью люди отдают себя в рабство. Господи, иногда они с такой поспешностью прощаются со свободой, будто она их тяготит.
