— Голодно-то как! — Жалобно сказал он. — Тебя не сильно напичкали наркотой?
— Вообще не пичкали. Я сам всё рассказал. Поэтому нас и кормят, а ведь предлагал же поесть ещё в метро!
— Ты только не злись, я тоже им всё рассказал, я на наркотике не мог соображать, — Он уставился в пол.
— Не вини себя, ты тут вообще не при чём. Весь спрос будет с меня. Между прочим, тебе не показалось странным, что нас объявили военными преступниками, и допрашивает нас генерал Пандыр?
— Па-а-н-Де-Ыр, — Передразнил Мати. — Не, я как-то не думал.
— А зря, потому как в армии уж точно найдётся не один военный следователь, прокурор, переводчик, контрразведчик и так далее, кому бы эту простую задачу могли поручить. Что проще? Накачал человека наркотиками и тряси его, как рождественскую ёлку! Так ведь нет, сам генерал, которому бы стратегическим планированием заниматься и двигать полки по картам сражений, сидит в маленьком кабинетике и слушает, что лопочут белобрысый олух, да бывший наркушник. Нет, тут что-то не так! И почему это нас в одну камеру посадили?
— Ну, чтобы нам было веселее вместе…
— Ага, чтобы мы могли договориться о том, как вести себя на допросе, или чтобы вместе сбежали?
— Я понял: здесь есть подслушивающее устройство! — Воскликнул Мати и начал осматривать камеру.
— Бесполезно. Я уже пытался найти. Вероятнее всего, оно вмуровано в одну из стен, чтобы как раз не нашли. Но этот ход хотя бы понятен. Не понятно, что им от нас нужно: я застрелил этого осла на виду у пяти человек. По любым земным законам меня можно было бы упечь в тюрьму лет на пять, даже не напрягаясь со сбором доказательств, а в статусе военнопленного — не особо даже с судом напрягаясь. А тебя могли бы вообще отпустить — ты на свидетеля-то тянешь с трудом.
— Я останусь с тобой, — Заявил он безапелляционно. — Я к этому двадцать пять лет шёл, чтобы наблюдать их, изучать их язык!
— Эх, Мати, Мати, — Я протянул руку и потрепал его по голове.
— Что? — Он внимательно посмотрел на меня.
Я вздохнул, но так и не решился сказать, что жить нам осталось недолго.
Снова загремели засовы на двери, и в камеру вошли три конвоира. Хотя все азиаты были для меня на одно лицо, я готов был поклясться, что это были другие солдаты, не те, что приходили за мной. Тот, что с дубинкой, остался закрывать камеру, двое других потащили нас в направлении, противоположном тому, куда нас водили на допрос. На старом промышленном лифте мы спустились этажей на пять вниз и попали в просторный зал с высоким потолком, уставленный разнообразным физико-химическим оборудованием и приборами. Вдоль зала шёл коридор из толстой металлической сетки, по которому нас провели в квадратный бокс, выложенный из каких-то тёмных блоков в дальнем углу зала. Внутри бокс оказался размером три на три метра и около двух метров в высоту. Стены бокса были выкрашены ослепительно белой краской. Несколько мощных ламп буквально заливали бокс светом. Две видеокамеры под потолком смотрели на три привинченных к полу металлических стула с подлокотниками. На одном из них уже сидел какой-то азиат в одних трусах. Руки его были привязаны к стулу самофиксирующимися пластиковыми хомутами. Он тревожно озирался.
