- Не я, сам ты это сказал: из боевого порядка кто выбился, воюют без него.
Чувствуя, что Долинин уже начинает посмеиваться над ним, Батя облегченно улыбнулся в усы.
- Яков Филиппович, - сказал он проникновенно. - За посевы не беспокойся. Все мои наличные силы о них хлопочут. А этого, - он опять встряхнул убитого селезня, - зажарим напоследок. Больше не буду, ей-богу. Не веришь?
Дни стояли тревожные. Никто, конечно, и до этих дней не думал, что враг отказался от планов захвата города. Но зимние хмурые дни позиционной обороны как-то отодвинули мысль о возможном новом штурме. Ленинградцам думалось, что положение на фронте долго теперь не изменится, - до каких-нибудь больших, решающих наступлений всей Красной Армии. И после такого затишья, тем более грозной казалась опасность, вести о которой разными путями доносились до заречного колхоза. Это не был страх перед врагом - в возможность захвата города никто не верил, - это было опасение за то, что от новых боев пострадают результаты больших восстановительных работ. Не забылись еще пожары минувшей осени, и неужели их вновь ожидать, этих буйных разгулий пламени?
Покончив с обычными дневными хлопотами, Маргарита Николаевна до сумерек молчаливо сиживала в палисаднике на ветхой скамеечке под старой яблоней. За Невой, за широкой равниной, над Красносельскими холмами догорали багровые зори, клубились тяжелые плотные тучи, придавленное ими к горизонту солнце плющилось и медленно погружалось в землю. От Пушкина и Славска тянулись тогда к Ленинграду длинные тени. Где-то у их основания, на гребне одной из высот, остался колхоз "Расцвет". Немцы окопались перед городом на южных и западных возвышенностях, кроме Пулковских, и далеко просматривали всю широкую приневскую равнину. Один из офицеров штаба Н-ской армии, нередко заезжавший в колхоз, рассказывал на днях о том, как, перелистывая немецкий журнал, принесенный разведчиками, нашел в нем любопытный снимок. Снимок был сделан мощным телеобъективом, поэтому отчетливо были видны корпуса и трубы Кировского завода, большой район морского порта и чуть ли не часть Васильевского острова.
Наблюдая за ползущими по земле вечерними тенями, Маргарита Николаевна непременно вспоминала об этом рассказе; ей казалось, что в свои большие цейсовские бинокли немцы видят и ее, и яблоньку, под которой она сидит, и каждый домик колхоза. В такие минуты Маргарита Николаевна чувствовала себя чем-то вроде божьей коровки под линзой исследователя. Не так ли, еще в школе, она на уроках естествознания рассматривала с подругами под лупой пчелу или осу, потом брала острый ланцет, вскрывала насекомое, изучала его внутреннее строение? Что стоит и тем, в Пушкине, взять ланцет... Напряженная подопытная жизнь. Пока день, пока беготня в.полях, пока хлопоты, споры, заботы, - забываешь об этом. Но проходит вечер, - бывало, он приносил успокоение, отдых, прогулки с дочкой в луга, веселую возню в копнах свежего сена... - а теперь с приходом вечера начинается унизительное беспокойство, когда не знаешь, куда спрятаться от далеких, невидимых, но настойчиво наблюдающих за тобою чужих глаз.
