— Думаю, нелишне для вашего супа, — сказал он.
— Спасибо, а разве суп такой несъедобный?
Официант услышал и тут же пристал с назойливыми извинениями, что в первый день всё получается шиворот–навыворот. Девушка посмотрела на него и спросила:
— Как вы думаете, наше путешествие будет удачным?
Он передал пастору горячие булочки и снял с них салфетки извиняющимся пальцем.
— Мадам, не хотелось бы мне быть пророком Иеремией, только… — начал официант.
— Не стесняйтесь, — подбодрил пастор, — думаю, среди нас Иеремии нет.
— Что вы хотите сказать? — спросила девушка.
Аркуларис ел суп с удовольствием: суп был наваристый и горячий.
— Наверно, мне не следовало говорить об этом, но на судно погрузили гроб с покойником для доставки в Ирландию, и я не помню случая, чтобы погода смилостивилась, если на судне везут покойника.
— Ну, вы просто суеверны! Глупости какие!
— Это очень древний предрассудок, — вмешался Аркуларис. — Слышал о таком много раз. Как знать, может и правда. Мы можем потерпеть кораблекрушение. А не всё ли равно, в конце концов? — сказал он чрезвычайно мягко.
— Ну что ж, тогда мы все пойдем ко дну, — холодно согласился пастор.
И всё же от замечания официанта Аркулариса прошибла дрожь. Покойник в трюме — в гробу? Может быть, молва справедлива, и им уготована беда. Бывают туманы. Встречаются айсберги. Он вспомнил обо всех кораблекрушениях, о которых когда‑то читал. Катастрофа с «Титаником», о которой он прочел в теплой газетной Гарвардского клуба: даже там несчастье представало убийственно осязаемым. Оркестр играл на кормовой палубе тонущего судна: «К тебе я всё ближе, Господь!» Это было одно из самых мрачных воспоминаний. А случай с «Императрицей Ирландии», когда несколько несчастных оказались в курительной комнате, как в ловушке, и только дверь отделяла их от жизни, но эту дверь запер на ночь палубный стюард, а его нигде не могли найти! Аркуларис вздрогнул от сквозняка и обратился к пастору:
— Как возникают эти странные самообманы? — спросил он.
Пастор смерил его испытующим, оценивающим взглядом с подбородка до лба и со лба до подбородка, и Аркуларису стало неловко: он поправил галстук.
— Лишь от страха, — ответил пастор. — Ниоткуда, кроме как от страха.
— Так странно, — заметила девушка.
Аркуларис опять взглянул на нее — она опустила лицо — и он снова попытался вспомнить, кого же она ему напоминала. Не только ту веснушчатую девчушку из больницы: обе напоминали ему о ком‑то другом. О ком‑то возникшем в его жизни давным–давно: красивой, милой, отстраненной.
