Те три недели я жила более полной жизнью, чем все остальные месяцы и годы. Однажды, когда Эрнесто был занят на работе, я гуляла по парку и вдруг подумала: «Теперь самое время умереть». Как ни странно, наивысшее счастье, подобно нестерпимой боли, способно привести к мыслям о смерти. Я ощущала себя человеком, который много лет был в пути, долго шел по сбитым тропам и забрел, наконец, в самую чащу леса; и вот, чтобы двинуться дальше, мне пришлось взять в руки топор; я продиралась сквозь заросли, смотрела лишь вперед и под ноги, вовсе не ведая, куда иду – впереди мог поджидать обрыв или овраг, большой город или пустыня. Но вдруг чаща расступилась и я увидела, что все это время карабкалась вверх: вот, я стою на вершине горы и лучи восходящего солнца освещают пики соседних гор, уходящие к горизонту в лазурной дымке; свежий ветер гуляет в небе, я чувствую его на своем лице, и на душе у меня легко. То и дело снизу доносятся звуки – лай собаки, звон колокола. Во всем – и легкость, и сила. Я все вижу ясно – и вокруг, и внутри себя. Позади остались утесы, которые нависали надо мной, бросая зловещую тень. Мне была невыносима мысль о том, что необходимо снова спускаться и возвращаться в лес; я хотела лишь погрузиться в эту лазурь и остаться в ней навсегда, распрощаться с жизнью в самую счастливую минуту. Я хранила в себе эти мысли до вечера, когда мы снова увиделась с Эрнесто. За ужином, однако, у меня не хватило духу поделиться с ним, я боялась, что он станет смеяться надо мной. Лишь поздно вечером, когда он открыл дверь в мою комнату, подошел и обнял меня, я решилась прошептать ему на ухо. Но вместо: «Хочу умереть», - проговорила: «Мне нужен ребенок».
Уезжая из Порретты, я уже знала, что беременна. Думаю, это подозревал и Эрнесто: в последние дни он был взволнован, растерян, то и дело погружался в молчание. Во мне, напротив, не было и тени беспокойства. Мое тело начало меняться, едва я зачала – уже на следующее утро я ощутила, что грудь выросла, сделалась более упругой, лицо как будто озарилось светом. Удивительно, как мало времени нужно нашему телу, чтобы принять новую жизнь. И потому могу тебе сказать: я прекрасно понимала, что случилось, хотя не делала анализов, и живот еще ни капельки не вырос. Я вдруг ощутила, что внутри меня будто засияло солнце, мое тело стало расти и наполняться силой. До тех пор я никогда не испытывала ничего подобного.
Я задумалась, лишь когда оказалась одна в купе поезда. Рядом с Эрнесто у меня не возникало ни малейшего сомнения, что ребенка нужно оставить: Августо, Триесте, людская молва – все это было далеко, за тысячи миль. Но вот я возвращаюсь в этот мир; через некоторое время беременность уже скрыть не удастся, значит, решение нужно принять как можно скорее, и, приняв его, не отступаться. Я сразу поняла, что оставить ребенка, как ни странно, было гораздо проще, чем сделать аборт: от Августо, скорей всего, это не укрылось бы, и тогда как мне оправдаться? Ведь я столько лет уверяла, что хочу ребенка. Но главное, я и не желала делать аборт: моя беременность вовсе не была ошибкой, от которой следовало избавиться как можно скорее; напротив, случилось именно то, чего я хотела, и возможно, это желание было самым сильным и самым страстным за всю мою жизнь.
