Она заканчивала тираду, и тут всегда повисала долгая пауза, а потом я говорил:
— Это твой сын, и я до сих пор частный детектив. Я заполучил себе дело. И вскоре верну тебе часть денег, которые должен.
Я всегда говорил ей, что заполучил себе дело, даже если дела у меня не было. Это входило в сценарий.
— Ты разбил своей матери сердце, — всегда говорила на это она, и я отвечал:
— Не говори так, мам, только потому, что я частный детектив. Я по-прежнему тебя люблю.
— А как же восемьсот долларов? — говорила она. — На любовь моего сына нельзя купить кварту молока или буханку хлеба. Ты кем себя вообразил, а? Сердце мне разбиваешь. На приличную работу не устроился. Должен мне восемьсот долларов. Частный детектив. Так и не женился. Внуков нет. Что же мне делать? За что мне такое проклятие — сын-идиот?
— Мам, не говори таких вещей, — как по нотам ныл я. Раньше нытье это выжимало из нее пятерку или десятку, но теперь — ничего, шиш на постном масле. Просто нытье, но если я ей не звонил, получалось только хуже, поэтому я ей звонил, ибо не хотел, чтобы получалось хуже, чем и так есть.
Отец мой умер много лет назад.
Моя мать до сих пор от этого не оправилась.
— Твой бедный папа, — говорила она и принималась плакать. — Это ты виноват, что я стала вдовой.
Мама обвиняла меня в смерти отца, и я действительно был виноват, хоть мне тогда и было всего четыре года. И по телефону она об этом непременно вспоминала.
— Отродье! — вопила она. — Злое отродье!
— Ма-ам, — ныл я.
Затем она переставала плакать и говорила:
— Я не должна тебя винить. Тебе тогда было всего четыре года. Ты не виноват. Но зачем нужно было швырять мячик на проезжую часть? Почему не стукать его о тротуар, как все нормальные дети, у которых до сих пор есть папы?
— Ты же знаешь, что мне от этого очень плохо, мам.
— Я знаю, что тебе от этого плохо, сын, но почему ты частный детектив? Я терпеть не могу эти книжонки и журнальчики. Такое паскудство. И мне не нравятся эти длинные черные тени от людей на обложках. Они меня пугают.
— Они же не настоящие, мам, — всегда говорил я, и она всегда отвечала:
— Тогда почему ими торгуют в газетном киоске, где на них весь мир смотрит и покупает. Ответь-ка мне, если сможешь, Умник. Давай, отвечай, мистер Частный Сыщик. Ну? Давай! Давай! Матери своей ответь!
Я не мог ей на это ответить.
Не мог ей сказать, что людям хочется читать истории про тех, кто отбрасывает длинные зловещие тени. Она бы просто не поняла. Мысли ее по таким рельсам не бегали.
