– Да нет, одержимость телом как раз постепенно проходит. Ну, в театре, может быть, и нет пока, но в визуальных искусствах – безусловно. Во всяком случае, то, чем я занимаюсь, полностью вписывается в область социальной проблематики.
– Ну да, понятно… Понятно более или менее, что я смогу написать. Когда вам нужен текст?
– Открытие в мае, но текст для каталога мы должны получить к концу марта. У вас есть два месяца.
– Не жирно.
– Не надо много писать. Пяти – десяти страниц вполне достаточно. Больше тоже не возбраняется, само собой.
– Попробую… Ну я сам виноват, должен был сразу ответить на ваши мейлы.
– Что касается оплаты, то, как я и говорил вам, мы заложили десять тысяч евро. Франц, мой галерист, говорит, что я могу вместо этого предложить вам картину, но мне неудобно, вам сложно будет отказаться. Так что десять тысяч у вас есть; но если вдруг вы предпочтете картину, я согласен.
– Картину… – задумчиво произнес Уэльбек. – Ну, стен, чтобы ее повесить, у меня хватает. Стены – единственное мое достояние в этой жизни.
В полдень Джед должен был освободить номер, но его самолет улетал в Париж только в 19:10. Несмотря на воскресный день, торговый центр по соседству оказался открыт; он купил бутылку местного виски, и кассирша по имени Магда спросила, есть ли у него дисконтная карта Dunnes Store. Он послонялся несколько минут по сверкающим чистотой галереям, пока мимо проносились стайки юнцов, перебегавшие из фастфуда в зал видеоигр. Выпив в Rocket Ronnies сок «апельсин-киви-клубника», он решил завершить на этом знакомство со Skycourt Shopping Center и заказал такси в аэропорт; было начало второго.
В кафе Estuary, столь же просторном и незатейливом, как и все здание аэропорта, насколько он успел заметить, прямоугольные столы темного дерева стояли на значительном расстоянии друг от друга, не то что в нынешних дорогих ресторанах; за ними, по задумке создателей, могли спокойно разместиться шесть человек. Джед вспомнил, что пятидесятые годы прославились еще и беби-бумом.
Заказав колеслоу с легким дрессингом и курицу в соусе «корма», он сел за столик и принялся за еду, попивая виски и изучая табло вылетов. В западноевропейские столицы самолеты отсюда не летали, разве что в Париж и в Лондон; рейсы обслуживали, соответственно, компании «Эр Франс» и «Бритиш Эйрвейз». Что же касается Испании и Канарских островов, то из Шеннона можно было отправиться аж в шесть точек: в Аликанте, Жерону, Фуэртевентуру, Малагу, Реус и Тенерифе. За эти направления отвечал Ryanair. Эта компания low cost совершала также рейсы в шесть польских городов: Краков, Гданьск, Катовице, Лодзь, Варшаву и Вроцлав. Накануне за ужином Уэльбек сказал, что в Ирландии полно польских иммигрантов, они предпочитают эту страну, наверное, из-за ее репутации – хотя и не вполне заслуженной – оплота католицизма. Либерализм, таким образом, переверстал карту мира, идя навстречу пожеланиям трудящихся, не важно, перемещаются ли последние в туристических целях или ради заработка. Привычную изометрию карты подменяла собой причудливая топография, согласно которой Шеннон оказывался ближе к Катовице, чем к Брюсселю, и к Фуэртевентуре, чем к Мадриду. Во Франции Ryanair отдавал предпочтение двум аэропортам – Бове и Каркассону. Значило ли это, что вышеуказанные направления – самые туристические? Или они стали таковыми потому, что на них пал выбор Ryanair} Размышляя о власти и топологии мира, Джед не заметил, как начал клевать носом и задремал.
