— Я должен был кого-то одного за подмогой отправить, так, — согласился Леван. Он уже окончательно пришел в себя, говорил спокойно и твердо. — Кого? Дулю, наверное. Да нет же, я должен был все Кире растолковать и обратно его снарядить. А уж ты, Снулый, у меня в лучших стрелках числился, тебя бы я не отпустил. Видишь, как я сделал? И тебя спас, и Дулю… Сам тоже живой покуда, так? Но к Шарпану мне больше ходу нет, а ты валяй ступай к нему. Скажешь: Леван виноват, он один. А я, скажешь, ни при чем, само так вышло, что я сбежал и прииск бросил и хозяйское добро, и все такое.
Снулый еще потоптался немного в пыли, пятная ее своей тенью, потом залез в коляску и пристроил карабин между ног. На Левана он не глядел, пялился куда-то в сторону.
— Чего ж мы стоим-то? — враз заволновался Дуля. — Тикать отсюда скорее надо. Вот-вот темнеть начнет! Неровен час попадемся посреди равнины этой… этой…
— Этой гадине, — поддакнул Снулый. Он уже почти совсем освоился с новой мыслью: теперь они беглецы. Он еще будет долго обдумывать новое свое положение, но главное в голове уже угнездилось.
По тому, как вздрогнуло сиденье, Леван понял, что Дуля за спиной дернулся всем телом. Трусоватый боец избегал называть ночной страх бранным словом — тварь стала для него чем-то вроде недоброго божества, которому Дуля каждый вечер приносил жертвы, и слово Снулого прозвучало для него как богохульство.
— Гони, Леван, — жалобно попросил Дуля.
Леван только теперь обернулся и окинул взглядом трусоватого спутника. Дуля тощий, весь в морщинах и складках, и одежка на нем такая же мятая, как лицо. А под этой невзрачной внешностью скрывается беспощадная тварь. Рабов на прииске Леван держал в постоянном страхе, и в этом Дуля был незаменимым помощником. Всегда находил к чему придраться, а если не находил — мог и без повода пнуть либо прикладом врезать по ребрам. Рабочие его не любили, невольники в копях ненавидели, другие охранники презирали. Поэтому Дуля держался старшого — стало быть, в его верности Леван не сомневался. Потому и отбил для трусливого бойца место на мотоциклетке.
Снулый — иное дело. Если Дуля вечно трясется, как студень, то Снулый больше похож на камень. Угловатый, серый, твердый и такой же быстрый, как придорожный валун. Думает подолгу, зато если вбил себе в башку чего, своротить его невозможно. Вот и сейчас Леван дал Снулому время решить, с кем он. Решение принято, теперь на Снулого можно полагаться смело — не отступит и не предаст. А Дуля трясется, у этого ни верности настоящей, ни отваги. Зато в Дулиной душе живет страх, страх им управляет, и это тоже хорошо. Пока Дуля боится — будет верен.
