Быткин осуждает во мне "уединение и чрезмерное увлечение аристократизмом". Он учится со мной в одном классе. Причисляю его к злоязычникам. Избегаю. Дружить с такими боюсь.
Восторгаюсь сегодняшним вечером. Листья на деревьях, как очарованные. Ветра нет. Тишина такая убаюкивающая, что до луны рукой подать. Только этим и любуешься, больше нечем.
У одной меня двойка по контрольной. Я четко мыслю, хорошо понимаю соотношения вещей, но математика - это мой бич. Черт с нею, с двойкой, пусть ставит, но зачем же еще кричать за то, что я не знаю, плюс нужен или минус. Урок кончился. Я подошла и, запинаясь, сказала: "Виктор Михайлович, не кричите на меня, мне и так..." "Досадно", - подсказал он и улыбнулся. Я посмотрела на него в упор. Он отвернулся. Ни у кого из мужчин я не видела такого красивого лба. А вечером - Тюльпанчик. Ненавижу! Свобода - вот мой девиз.
До самого рассвета готовилась к роковому часу. Пришла на первый экзамен. Сдаю на аттестат зрелости.
13
Убогое поселковое кладбище. За оградкой две могилы. В одной - мама, в другой - отец.
14
Внешне хата не изменилась. Виноград и деревья растут на тех же местах. Выглядывает краешек летней кухни и даже собачья будка на том же месте, только собаки в ней нет. На веревке сохнут пеленки - развешены во всю длину. У новых хозяев четверо детей.
15
Моя сестра проявляет недовольство. Украдкой посматривает на часы. Я отнимаю у нее время. Ничего, потерпит. Готовить ей, кроме как себе, некому. Муж уехал в Казахстан на уборку урожая. Сын служит в армии. Сейчас мы стоим у входа в клуб. Решилась зайти. Фойе, люстра, мокрый кафельный пол; квадратные колонны, до половины окрашенные синей краской... Решила подняться на второй этаж.
- Тебе куда? - спросила старуха-уборщица.
- Посмотреть, - раздался за моей спиной спасительный Олин голос.
- Чего, чего? - изрезанное морщинами лицо насупилось, прозвучала несокрушимая интонация, - не пущу!
Подошли к школе. Желтое, облупившееся здание, окруженное зеленым огнем акаций, всколыхнуло во мне самые добрые воспоминания. Направилась во двор, свернула к обрыву. Внизу - крутой поворот реки и лес, подступающий к берегу на всем видимом протяжении. Здесь я частенько спускалась по крутой тропинке вниз и уходила подальше от пляжников. Установив мольберт, до самого вечера забывала о себе. Я верила в свое высокое предназначение.
"Здравствуйте, Эля и Оля", - раздался за нашими спинами неожиданный мужской голос. Оглянувшись, я увидела седого человека, одетого по-зимнему - в шапке и фуфайке. Туфли развалились. Парусиновый верх протерся. Проглядывали голые пальцы. Лицо и знакомое и незнакомое И тут я вспомнила. Да это же Максименко. Мне Оля как-то рассказывала, что он сошел с ума, забросил художество, ударился в поэзию. И действительно, несчастный вытащил из кармана блокнот и начал читать стихи - с рефреном: "Хлеб всему голова, хлеб всему голова!" Закончив чтение, спросил: "Ну как?" - и, не ожидая рецензии, добавил, - "В комсомолку послал", - гордо выпятил подбородок и, круто повернувшись к нам спиной, командуя самому себе "раз, два, три", удалился, маршируя под этот счет.
