а также самого громоздкого и неудобного предмета — банки с кольдкремом, нужным для того, чтобы не трескалась кожа в различных климатических условиях, в каких я могла оказаться.
Дорожное платье, которое я надела в тот день, когда садилась на пароход в Нью-Йорке, — то же самое, что я ношу сейчас и буду носить во время всего путешествия в течение почти трех месяцев. У меня также есть теплое пальто, если станет холодно.
Вечером накануне отъезда я пошла в редакцию, чтобы попрощаться и получить двести фунтов золотом и в банкнотах Английского банка. Золотые монеты я положила в карман, а несколько штук спрятала в каблуке левого ботинка. Банкноты Английского банка хранятся у меня в замшевой сумочке, висящей на шее. Кроме того, я захватила несколько американских золотых монет и бумажных купюр, хотя точно не знала, известна ли американская валюта за пределами сорока двух штатов.
Хотя купить билеты на все путешествие можно было в Нью-Йорке, но из-за того, что по разным причинам маршрут мог измениться, жесткий график не составлялся, и я приобрела билет лишь из Нью-Йорка до Лондона.[11]
Один из моих коллег посоветовал на всякий случай взять с собой револьвер, но я была твердо убеждена, что мир будет радостно приветствовать меня, как я приветствовала его, и поэтому отказалась от оружия. Я знала — если буду достойно себя вести, то всегда найду людей любой национальности, готовых защитить меня.
Однако сейчас, когда кровь двух человек пролилась на рынке Порт-Саида, совет взять с собой револьвер показался мне не лишенным смысла.
Громкий гомон перебивает мои мысли, и я начинаю нервничать, когда на улице появляется группа людей. Женщины во главе процессии кричат и стенают.
— Махдисты?
— Похоронная процессия, — объясняет фон Райх. — Босые женщины, идущие впереди, рыдающие громче всех и рвущие на себе одежду, — профессиональные плакальщицы.
— Что за абсурд! — удивляется леди Уортон. — Зачем кого-то нанимать, чтобы они издавали ужасные звуки и раздирали на себе платье?
— Так выражается почтение к умершему; чем больше рыданий, тем тяжелее утрата. Женщины в черном ждут перед домом, как стая ворон, и когда им скажут, что человек скончался, они начинают выражать скорбь на всем пути до кладбища и до последнего кома земли, брошенного в могилу.
Я крепко закрываю глаза и отворачиваюсь, чтобы не видеть проходящих мимо людей, но это не помогает — вопли о покойном холодят кровь, проникают в самую душу.
