— Мальчик, открой дверь! — приказал грубый голос.
— Я не могу этого сделать. Мама не велела открывать. Не дёргайте ручку, она слабо прибита.
— Чёрт знает что, — выругался грубый голос, — мальчишка откуда-то взялся. Эй, Григорьев, иди сюда!
Приблизились ещё шаги.
— Мальчик в комнате.
— Не может быть. Я ночью сам проверял — никого не было.
— Ну послушай…
В дверь застучали снова.
— Пожалуйста, не стучите, — Геня нагнулся и взял топорик, — я же вам говорю: мамы нет. Вы кто такие? Я больной. Подождите маму, она скоро придёт с работы.
— Слушай, пацан, открой дверь! Дом может рухнуть, и ты погибнешь.
Геня не отвечал больше, он налил супу в тарелку и сел есть, раскрыв книжку перед глазами, топорик положил, у правой руки.
В коридоре зашептались. Потом на дверь надавили, она, затрещала. Геня отскочил к окну. И не успел взмахнуть топориком, как сильная рука выхватила его и швырнула под кровать.
— А ну быстро одевайся! — приказал ему военный в шинели. На шапке у него сидела красная звёздочка.
— В чём дело? — прошептал Геня.
— Живо! Живо!
Один военный одел его, обул. Второй собрал в узел хлеб, варёную картошку. Его взяли на руки и понесли по тёмному коридору. До того момента он считал себя достаточно сильным, чтобы защитить свою комнату. Но когда несли, он почувствовал себя таким беспомощным, жалким существом, что от обиды заплакал. Не зная, что лее делать ему, он только тяжело дышал и смотрел на шагающие сапоги.
Перед домом на другой стороне улицы стояла грузовая машина. В кузове оидели дети, у бортов стояли женщины.
— Примите ещё одного, — сказал военный, подняв его, — и езжайте. Больше никого нет.
— Ой, какой лёгонький, — сказала женщина, — этот и есть Фроловой?
Кто-то ответил:
— Он болел долго.
В кузове было тесно, но для Гени нашлось местечко.
Шофёр завёл машину, она зафырчала, затряслась и покатилась. Мелькали заклеенные белыми полосами окна, заснеженные балконы.
— Куда мы едем? — несколько раз спрашивал Геня.
— Сейчас сядем в поезд и уедем туда, где не бомбят, — спокойно объяснила ему девочка рядом, — а когда война кончится, вернёмся обратно сами или за нами приедут родители.
— Мама знает, что я еду? — спросил он ту женщину, которая усадила его.
Женщина кивнула.
— Да, знает. Она и сказала, чтобы мы тебя забрали.
Хотелось узнать подробности о маме. Но он сильно устал и скоро затих.
На вокзале детей ждали длинные зелёные вагоны. Геня пришёл в себя, когда уже сидел на скамейке у окна. За окном толпились люди. Они кричали что-то, махали руками. Все скамейки в вагоне были заполнены, и дети тоже кричали, плакали, махали руками. Женщины, ехавшие с детьми, совершенно измученные, говорили:
