Конец осени выдался дождливый. Федорыч чаще чем когда-либо морщился, потирая ладонью спину. Подолгу сидел в прорабской у печки-времянки. В разговорах с мастером часто вспоминал своё далёкое, полузабытое детство и юность. Некоторые события из этого прошлого прежде никогда не приходили ему на память. А тут неожиданно вспомнилось. Федорыч удивлялся:
— Ты скажи-ка! — хлопал он ладошкой по столу и как-то растерянно улыбался. — И придёт же в голову… Ах ты! Слушай, Борис Дмитрич…
И он рассказывал о том, как давным-давно, когда был мальчишкой, на Успенье, он и мать отправились на Могильный хутор. Оказывается, для него вся прелесть этого путешествия состояла в том, что первый раз мать одела его в новые портки, рубашку и, самое главное, обула маленького Федорыча в настоящие сапоги, сшитые из старых отцовых. Этими сапогами он собирался хвастать. Чтобы сократить путь, они свернули с дорожки и пошли овсяным полем. И вот в поле внезапно наткнулись на что-то чёрное, лохматое. Это был медведь, он сидел к ним задом и горстями пихал себе в пасть сочное, молодое зерно. И мать и Федорыч кинулись обратно — бежали долго, покуда не очутились у первых изб Осташкина. Здесь Федорыч уселся на землю и заревел: в одном сапоге отлетела подмётка — где-то зацепился.
— И про медведя забыл, — закончил Федорыч. — Мать в избу утащила за руку, а я всё ревел. Собирался показать деду, бабке и многим, какие у меня сапоги, и не удалось. Материал-то гнилой был…
В ноябре дожди прекратились. С неделю постояла солнечная тихая погода. Потом ударили морозы, а к концу месяца выпал снег и земля стала белой.
— Хороша зима, хороша, — пел Федорыч, оглядывая своё хозяйство, — и кости не болят. Вот только строить хуже. Эк ты как стало: строим, строим — и всё мало… Погоди, весна придёт, а там лето. Опять горячка начнётся. Весь четвёртый квартал будем поднимать…
Хоть зимой работа проходит не так живо и бодро, как летом, но всё равно незаметно летели дни, недели, месяцы. И вот весна нагрянула. Однажды Картавин пришёл утром на объект и Федорыча не нашёл. За полчаса успел расставить все бригады, распорядился и пошёл в прорабскую. Федорыч не появился. Инженер хотел позвонить в контору, но не позвонил. После обеда прораб тоже не пришёл, и вечером Картавин отправился к нему на дом.
Открыла Надежда.
— Ой, это вы! — сказала она.
— Что с Федорычем?
— Он заболел.
Картавин разделся. В спальне, на стуле у кровати, на которой лежал Федорыч, сидела девушка в белой кофточке. Она поднялась и спросила:
